Миры Гарри Гаррисона. Том 16

Билл сорвал портянку, что защищала ногу от метафорического холода, самого холодного из всех, какие существуют, встал, покачнулся, кинул предостережение ветрам, препоручил душу великому небесному трибуналу, который вручает последние медали и накладывает вечные дисциплинарные взыскания, а затем сорвал портянку со второй ноги. Та была нормальной, человеческой, однако Билл так давно не стриг ногти, что они изрядно отросли; иными словами, вместо одной естественной «кошки» у него объявилось две. Он полез вверх, тяжело дыша, но ухмыляясь: крокодилья лапа вонзалась в лед, а другая нога нащупывала опору на чуть менее твердой поверхности слежавшегося снега. Руки Билла шарили по склону, отыскивая худосочные виноградные лозы, что выдержали холод, поскольку весьма глубоко вросли в почву; он хватался за них и подтягивался, подтягивался, а в небесах полыхали диковинные огни. В голове Билла звучала «Увертюра 1812 года». И вдруг он очутился на гребне! Следующий шаг — и Билл перевалил через вершину. Он жадно поглядел вниз и узрел то, чего никоим образом не ожидал: подобное зрелище не рисовалось ему и в самых смелых мечтах.

Склон пересекала крохотная лощина, и в ней, у костра, подкладывая в тот фосфорический хворост, сидел Подхалим. Сложенные горкой дрова разбрасывали искры; от костра и исходило то фиолетовое свечение, которое повлекло Билла в дорогу.

— Подхалим! — воскликнул Билл. — Что ты здесь делаешь?

— Билл, старина! Как я рад тебя видеть! — Со времени их последней встречи Подхалим почти не изменился. Разве что, из-за холода, стали заметнее веснушки, да волосы, что выбивались из-под отороченного мехом капюшона парки, выглядели менее рыжими, чем раньше. Вполне возможно, на его лице слегка прибавилось морщин, однако в общем и целом, несмотря на происки зловредного косметолога — времени, это был прежний Подхалим, бывший приятель Билла, человек, отчаянно пытавшийся быть полезным и вернуть себе любовь и уважение друзей, космических десантников, стремившийся к этому по какой-то идиотской причине, известной только ему, и, не добившись желаемого, старавшийся сделать хотя бы так, чтобы над ним не смеялись.

Билл присел на корточки у огня. Фосфор сверкал и искрился, но Билл устал настолько, что не ощущал боли, когда какая-нибудь случайная искра прижигала ему кожу. Впервые за долгое время он смог обогреться и обсохнуть (заботливый Подхалим как раз перед приходом Билла поставил маленькую двухместную палатку и даже приготовил жаркое). Героя Галактики одолевали вопросы, один из которых касался жаркого. Насколько Билл понимал, здесь ничто не существовало в реальности, он сам и то был нереален. Его тело, настоящее тело, осталось в каком-то — приходилось надеяться на лучшее — безопасном месте. Реальностью управлял компьютер. Он распоряжался не только тем, что Биллу есть, но и определял, какой у пищи должен быть вид и вкус, контролировал реакции Билла на еду и постоянно что-то исправлял или дополнял. Если так — а сомнения, похоже, излишни, ведь Билл своими глазами видел собственное тело, распростертое на койке в Приемной, и парил над ним, пока компьютер не втянул его обратно, — тогда каким образом попал сюда Подхалим, тем более — с настоящей, не компьютерной пищей?

— Подхалим, — спросил Билл у глупо ухмылявшегося приятеля, — это ведь не ты, верно?

— Конечно, я, — откликнулся Подхалим, во взгляде которого промелькнуло беспокойство.

— Не может быть, — возразил Билл. — Ты, наверняка, — моя очередная галлюцинация, компьютерная модель. Без ведома компьютера ты просто не мог приготовить еду. Значит, ты не настоящий, тебя подослал компьютер, чтобы внушить мне лживую надежду. — Билл шмыгнул носом и тыльной стороной ладони вытер сопли.

— Ничего подобного! — заламывая в тревоге руки, не согласился Подхалим. — Билл, старина, я твой верный друг. Скажи, что ты шутишь. Скажи, что узнал меня.

— Естественно, я узнал тебя, идиот! — огрызнулся Билл. — Но если ты подослан компьютером, чтобы одурачить меня, тебе положено произносить такие слова, правильно?

— Откуда мне знать, что положено компьютеру? — воскликнул Подхалим, чувствуя, что из-за этих препирательств потихоньку лишается своих зачатков рассудка. Он всего лишь хотел, чтобы его любили, за что и был ненавидим. — Я вовсе не компьютер. Я — я, честное слово.

— Если ты — и впрямь ты, — заявил Билл, — расскажи мне что-нибудь такое, чего не знает компьютер.

— А чего он не знает? — возопил Подхалим. — Как я могу узнать, чего не знает компьютер?

— Раз ты здесь, значит, компьютер знает все, что известно тебе.

— Я-то тут при чем?

— Ни при чем. Но ты хоть понимаешь, что это означает? Поскольку компьютер знает все, что известно тебе, выходит, он — ты.

— Послушай, Билл, — проговорил Подхалим после отчаянной попытки понять слова друга, — почему бы тебе не попробовать жаркое? Должно быть очень вкусно.

— Заткнись, гнусный обманщик!

— Я не обманщик, Билл. Ну правда же!