Миры Гарри Гаррисона. Том 21

— Это не угроза, это откровение. Но один из них объемлет все остальные. Он первый и самый важный. Он и был самым большим откровением Угуненапсы, которое и породило все остальные. Она говорила, что словно прозрела. Это было нечто сокрытое, вдруг явившееся взору. Правда, которую нельзя забывать. Она говорила так: мы живем между двумя большими пальцами великой Эфенелейаа, Духа Жизни.

— Ум немеет! Какую чушь ты несешь?

— Истину. Признавая существование Эфенелейаа, мы принимаем жизнь и отвергаем смерть. Когда мы становимся частью Эфенелейаа и Эфенелейаа входит в нас, эйстаа более не властвует над нами.

— Довольно! — взревела Амбаласи. — Хватит теорий — нужны практические действия. С каждым днем вы, Дочери, работаете все меньше, город страдает. Что вы собираетесь делать?

— Я намереваюсь еще глубже погрузиться в восемь принципов Угуненапсы, ведь ты, великая Амбаласи, сказала мне, что в них и следует искать решение наших проблем.

— Неужели? Остается надеяться, что ты его найдешь. Но советую погружаться быстрее и не слишком глубоко — потому что даже у моей прославленной кротости есть пределы. Без меня город умрет. А я так устала от ваших бесконечных разногласий. Урегулируйте их.

— Мы сделаем это. Только подари нам еще кроху твоего знаменитого терпения.

Когда Энге закончила говорить, Амбаласи закрыла глаза, поэтому жестов, означавших истинное отношение Дочерей к ее терпению, она не увидела. Энге медленно пошла прочь в поисках уединения, необходимого, чтобы разглядеть в себе непокорную истину. Но дойдя до тенистого перехода, она обнаружила у входа ту, которую меньше всего хотела видеть. Низкая и эгоистичная мысль. Ведь наклонность этой Дочери к прекословию вызвана только ее любовью к истине.

— Приветствую тебя, Фар<, и спрашиваю, о чем ты хочешь говорить в моем присутствии.

Худенькая Фар< теперь стала еще тоньше, ребра ее торчали. Ела она немного и в основном думала. Волнуясь, она стиснула большие пальцы обеих рук. Она с трудом подбирала слова, и глаза ее еще более округлились от усердия.

— Я боюсь… твои слова, мои мысли и учение Угуненапсы противоречат друг другу. Мне нужны наставления и указания.

— Ты их получишь. Что тебя волнует?

— Твой приказ. Чтобы все повиновались Амбаласи, как эйстаа. И мы исполняем его, хотя, приняв принципы Угуненапсы, отвергли власть эйстаа.

— Ты забываешь, что мы пошли на это временно — пока не вырастет город. Ведь без него мы не можем жить, и всякие прочие действия будут направлены против жизни.

— Да, но посмотри — город вырос. В нем есть все, значит, время покорности закончилось. И я сама, и многие из тех, с кем я говорила, считают, что дальше так продолжаться не может…

Подняв вверх ладони, Энге остановила ее жестом, требующим немедленного повиновения.

— Не говори об этом. Скоро, очень скоро я открою вам то, что открылось мне только сегодня. Секрет нашей будущей жизни таится в глубинах восьми принципов Угуненапсы. Мы отыщем его, если посмотрим внимательнее.

— Энге, я искала его и не нашла.

Неужели в ее ответе промелькнул знак отвержения и даже презрения? Энге решила не заметить его. Сейчас не время для спора.

— Ты будешь работать ради существования города под руководством Амбаласи… и все сестры, и я сама. Наши проблемы будут разрешены очень скоро. Очень, очень. Можешь идти.

Энге глядела вслед удалявшейся тощей спине и снова ощутила бремя своих убеждений и поняла, насколько свободна эйстаа, которая мгновенно разрешила бы проблему, приказав Фар< умереть.

А пока Фар<, живая, уходила прочь в тени деревьев.

…

Далеко за морем, на берегу Энтобана, тоже в тени деревьев, Вейнте' бродила по прибрежному песку. Она часто останавливалась, и следы за спиной были такими же запутанными, как ее мысли.

Иногда, словно просыпаясь, она ясно понимала, что с ней случилось. Изгнанная, отвергнутая, покинутая на негостеприимном берегу. Оставшись одна, она долго посылала проклятия вслед урукето, скрывшемуся в морской дали, вслед предательнице Ланефенуу. Все это сделала с ней Ланефенуу, и ненависть к этой эйстаа не отпускала Вейнте'. Она докричалась до того, что охрипла, руки ее бессильно упали, морская пена забрызгала лицо.

Но это не помогло. Будь здесь дикие звери, они сожрали бы ее во время одного из приступов безумства. Но вокруг не было никого. За узкой илистой прибрежной полоской тянулись болота, зыбучие пески… гнилые места. В кронах деревьев порхали птицы, в грязи кое-где копошились какие-то твари. В самый первый день, когда от ярости пересохло в горле, она напилась воды из болота. Вода была нечиста, и Вейнте' занемогла и сильно ослабела. Позже она обнаружила в лесу родник с чистой водой, выбегавший на морской берег, и теперь пила только из него.