Миры империума(сборник фантастических романов)

С трудом он ковылял по пустым улицам. Впереди высилась стена, окружающая дворец. На мгновение он прильнул к маленькой служебной калитке, затем, со страхом в сердце, распахнул ее.

Утренний туман висел над печальными деревьями. Роса блестела на застывшей траве. Где-то вдалеке прозвучал крик ранней птицы. Позади аккуратной цветочной клумбы молча и неподвижно высился розовый мраморный дворец. Не шевельнулась ни одна занавеска, ни одно окно не было открыто. Веселые голоса не кричали ему приветствий. На выложенных мрамором тропинках не слышалось звука шагов.

— Исчезли, — прошептал О'Лири. — Все исчезли.

Как во сне, прошел он по мокрой траве мимо фонтана, из которого текла тоненькая струйка воды. Его любимая скамейка была совсем неподалеку, впереди. Он просто посидит на ней немного, а потом…

А потом… он не знал, что будет потом.

Вот и цветущее миндальное дерево, скамейка как раз под ним. Он обогнул ее…

Она сидела на скамейке, в серебристой шали, накинутой на нежные плечи, теребя розу в руках. Она повернулась, посмотрела на него. Самое хорошенькое личико во всей известной ему Вселенной расплылось в улыбке, как распустившийся бутон.

— Лафайет! Ты вернулся!

— Дафна… я… ты…

Затем она оказалась в его объятиях.

Берег динозавров

Роман

1

Стоял тихий летний вечер. Мы с Лайзой сидели на крыльце, смотрели на тающие в небе розовые полоски заката и слушали, как в соседнем доме Фред Ханскэт снимает газонокосилкой очередной урожай сорняков. Деловито и жизнерадостно застрекотал притаившийся в траве сверчок. Мимо по улице промчалась машина, слабый свет фар разметал в стороны тени и отразился в листве платанов, чьи кроны аркой смыкались над мостовой. Где-то пело радио об огнях в гавани.

Тихий, уютный вечер. Мне до смерти не хотелось уходить. Я вздохнул — воздух чуть отдавал дымком сожженных листьев, запахом свеже-скошенной травы — и встал.

Лайза взглянула на меня. У нее было круглое личико, вздернутый носик, большие, широко расставленные глаза и самая милая улыбка на свете. Даже крошечный шрам на левой щеке только усиливал очарование: это тот самый изъян, что придает законченность совершенству.

— Пройдусь-ка я к "Симону", выпью пива, — сказал я.

— Ужин будет готов к твоему возвращению, дорогой, — отозвалась она и улыбнулась своей неповторимой улыбкой. — Запеченная ветчина и кукурузные початки.

Поднявшись, она прильнула ко мне струящимися движениями танцовщицы и коснулась губами уха.

Я спустился по ступенькам, но на дорожке помедлил и обернулся. Лайза стояла возле двери, и свет из прихожей очерчивал ее тонкий и изящный силуэт.

— Возвращайся быстрее, милый, — сказала она, махнула мне рукой и ушла, ушла навсегда. Она не знала, что назад я не вернусь.

2

Через перекресток прогрохотал трамвай, похожий на большую игрушку с рисунками голов, приклеенных к ряду маленьких квадратных окон. Гудели рожки. Мелькали светофоры. Прохожие торопились домой после долгого дня за прилавком, в конторе или на цементном заводе… Я позволил людскому потоку увлечь себя, шагая наравне со всеми. Этот урок я выучил твердо. Время нельзя ускорить, нельзя замедлить. Иногда его можно вообще избежать, но это уже разные вещи.

Размышляя, я вышел через четыре квартала к остановке такси на Делавэр-стрит, уселся на заднее сиденье "Ромео", который следовало бы свезти на свалку лет десять назад, и сказал водителю, куда ехать. Он с любопытством взглянул на меня, недоумевая, что может понадобиться такому приличному молодому человеку в той части города, и уже открыл рот, чтобы спросить об этом, но я добавил:

— Уложишься в семь минут, получишь пять долларов.

Парень щелкнул счетчиком и чуть ли не вырвал сцепление из машины, рванув со стоянки. По пути он то и дело посматривал в зеркальце, прикидывая, как бы все-таки подступиться ко мне с вопросом, что вертелся у него на кончике языка. Однако, заметив в полуквартале неоновые буквы, горящие, словно раскаленное железо, я хлопнул его по плечу, сунул в руки деньги и в следующую секунду уже стоял на тротуаре.

Не слишком выделяясь среди окружающих строений, коктейль-бар сохранил претензии на светскость. Пара ступенек вели вниз, и верилось, что когда-то, до введения сухого закона, зал выглядел весьма привлекательно. Стены, облицованные деревянными плитками, не сильно пострадали от времени, разве что почернели от въевшейся пыли. Узорчатый потолок также выглядел сносно, но по темно-бордовому ковру тянулась широкая вытоптанная дорожка, она извивалась, как тропа в джунглях, во всю длину в баре и разветвлялась у столиков, теряясь возле ножек стульев. Обтянутые прочной тканью сиденья в кабинках вдоль стен заметно выцвели, на некоторых темнели заплаты. И никто не побеспокоился вымыть кружки, оставленные на дубовых столиках поколениями любителей пива. Я занял кабинку в глубине зала с тусклым модным светильником и нацарапанной на стене росписью, свидетельствующей о чьей-то победе в беге с препятствиями в 1810 году. Часы над стойкой бара показывали 7.40.