Миры Харлана Эллисона. Том 0. Волны в Рио

Мысли путались и кружились, как масляные пятна на разбушевавшемся море, и он почувствовал страстное желание, подкатившееся к горлу, желание, о существовании которого он никогда раньше не подозревал.

Он узнал в удивительной вспышке прозрения, что было написано к Книге Предков, узнал о рускиндах и о корнях, которые уходят глубже, гораздо глубже, чем просто корни расы. Он узнал, что сам он — скиталец, и все его люди — скитальцы, и какой конец они найдут. И еще он узнал то, что сделал с Буммелом.

Он наблюдал, как желтые глаза маленького существа подергиваются изморозью, как стихает подрагивание меха.

* * *

Первому Помощнику не хотелось подниматься на мостик. Он знал, что там находится существо, и не получал удовольствия от идей и беспокоящих мыслей, которых это существо навевало.

Но это был его долг, так как он знал, что текущий рапорт должен быть отдан. В любой момент Капитан должен знать, как далеко они ушли, какова их скорость и когда следует ожидать прибытия на место — всю информацию о полете.

Когда он поднялся на мостик, то увидел лишь спину Капитана и слепой, матовый, темный лик иллюминатора. Капитан отключил его. Пространство было отрезано впервые с тех пор, как корабль вступил в строй.

— Капитан…

Ответ был мягким, словно тонкое стекло, как паутин тишины, которая оплела их и могла лопнуть от малейшего шума.

— Оно умерло, — сказал Капитан.

Он продолжал смотреть прямо перед собой в пустоту.

— Умерло? Зверушка? Как? Почему?

— Оно не могло жить вдали от своей планеты. Мы разбили его сердце. Это же так просто! Если хочешь, можешь смеяться. Мы разбили его сердце, и оно умерло, вот и все. А теперь мы летим домой.

Последнее слово он произнес странным. хриплым голосом, словно что-то такое, что он знал много лет назад, а потом забыл, подобрал для него другое значение, а теперь вдруг вспомнил, что же оно означает, и теперь он проклят, потому что это останется вечно недосягаемым для него.

— Но Служба!.. Тогда ведь торговцы проглотят ее… запинаясь, начал Первый.

Капитан повернулся. Лицо у него было полураздраженным, полуумоляющим.

— Неужели ты не понимаешь, Чарли? Неужели ты не знаешь? Ты же избегал его, так что должен был слышать, что оно говорило. Неужели ты не видишь? Служба, торговые гильдии, Земля, поиски, постоянная жажда обладать все большим и большим…

Он резко замолчал, словно сказал уже все, что намеревался. Пустые слова.

И тут он произнес единственное, в чем был смысл. Он сказал, что во всем услышанном — он это знает — только одна истина была несомненной, единственная истина, из-за которой умер Буммел, так как знал, что отныне лишен ее:

— Не может быть дома, если нет отдыха. И не может быть отдыха, если нет Дома.

Он отвернулся к иллюминатору. Первый Помощник намеревался уйти, но тихие слова, произнесенные Капитаном прямо в умершее окно в мир, заставили его остановиться. Глядя в пустое пространство, Капитан пробормотал:

— Он умер и последнее, что он чувствовал… — Он помолчал. — Он жалел нас, Чарли. Он нас даже не ненавидел за то, что мы его убили. Он просто-напросто нас жалел.

Силы, нас формирующие

Есть несколько вариантов, каким образом я бы хотел начать рассказ о происшедшем.

Поначалу я был склонен начать его так: "Свое существование я начал утрачивать утром в среду..."

Но стоило мне об этом подумать, и я решил, что "Хотите послушать рассказ ужасов из моей жизни..." лучше подойдет для начала.

Но после того, как я обдумал это заново - а у меня было дьявольски много времени, чтобы все обдумать заново, уж можете мне поверить, - я сообразил, что оба эти варианта отличаются приятным мелодраматизмом, а если я хочу вызвать к себе доверие, причем с самого начала, то лучше все рассказать по порядку, с того момента, как это началось, и до сегодняшнего дня, а к чему приведет моя попытка и успешна ли она, решайте сами.

Вы меня слышите?

* * *

Возможно, все началось с моих генов или хромосом. Та или иная комбинация сделала меня прототипом Каспера Милкутеста, а это, так или иначе, отвественность, в чем я абсолютно уверен. Год назад, в марте, я проснулся утром в среду и знал, что был точно таким же, каким бывал сотни раз по утрам до этого. Мне сорок семь лет, я лысоват, сохранил хорошее зрение - очками пользуюсь только при чтении - и страдаю от варикоза вен. Я сплю в отдельной от моей жены Альмы комнате и ношу длинное нижнее белье, главным образом потому, что очень быстро мерзну.

Единственное, что, если подумать, может хоть как-то говорить о моей незаурядности, это то, что моя фамилия Винсоцки, Альберт Винсоцки.

Знаете, как в той песенке: "Пригнись, Винсоцки, ты можешь выиграть, но только пригнись..." Так меня дразнили с самого раннего детства, но кроткий характер уберегал меня от обид, и вместо того, чтобы пропитаться ненавистью, я стал воспринимать эту песенку как нечто вроде гимна в мою честь.

И если уж я начинаю что-нибудь насвистывать, то обычно ее.

Но как бы там ни было, тем утром я проснулся и тут же погнал себя в ванную.