Миры Харлана Эллисона. Том 0. Волны в Рио

- Наверное, несколько дюжин, Винсоцки, пока только дюжин. Если все пойдет так, как сейчас, когда люди делают покупки в супермаркетах, питаются по забегаловкам, когда теперь сняли какие-либо ограничения на телерекламу... Что ж, могу сказать, что наши ряды все время будут пополняться.

Но не для меня.

Я взглянул на него, потом на Денни. Дени был бледен, и я перевел взгляд на Томпсона.

- Как вас понимать?

- Мистер Винсоцки, - патетически, но снисходительно воскликнул Джим, - я был преподавателем колледжа, никакой не звездой, не думайте. По сути дела - я уверен, - на своих студентов я нагонял только скуку, но свой предмет я знал. Если быть точным, искусство Финикии и Средиземноморья. Мои студенты приходили, уходили, но меня никогда не замечали. У факультетского начальства не было никаких причин придираться ко мне, но в результате такого отношения я начал блекнуть, а потом исчез, как и вы. Мне тоже пришлось скитаться, как, должно быть, и вам, пока я не понял, какая же это прекрасная жизнь: ни ответственности, ни расходов, ни брьбы за существование. Живи так, как тебе хочется, делай то, что тебе угодно. У меня даже есть Денни. Раньше он был подручным и, расплачиваясь, его тоже никто не замечал. Он мне и друг, и слуга. Мне нравится такая жизнь, мистер Винсоцки, поэтому у меня не было особого желания заводить с вами знакомство. Мне не по себе, когда я вижу, что нарушается "статус кво".

Я понял, что имею дело с сумасшедшим. Мистер Джим Томпсон был незадачливым преподавателем, и ему оказалась уготованной аналогичная мне судьба. Но если я - как я теперь это понял - из мямли превратился в человека достаточно хитрого, чтобы раздобыть револьвер, и достаточно решительного, чтобы в случае необходимости пустить его в ход, то Томпсон превратился в мономаньяка.

Это было его королевство.

Но существовали и другие.

Тогда я понял, что говорить нам больше не о чем. Силы, которые на нас воздействовали и нас формировали, пока мы не стали настолько крошечными, что окружающий мир перестал нас замечать, слишком хорошо продемонстрировали на нем свои возможности. Он был счастлив, что живет, ничего не видя, ничего не слыша, ничего не зная.

Как и Денни. ни были все удовлетворены и даже больше небывало счастливы. И за прошедший год я обнаружил много таких, как они, точно таких же. Но я на них не похож. Я хочу, чтобы меня снова видели. И я пытаюсь.

Я отчаянно пытаюсь, пользуясь единственным методом, который мне известен. Это может звучать глупо, но когда люди погружаются в послеобеденную дрему или, как говорится, отрешаются от окружающего, они могут заметить меня. Так я и действую. Я начинаю насвистывать или мурлыкать. Вы меня хотя бы слышите? Песню со словами: "Пригнись, Винсоцки"?

Слышите ли вы ее, когда думаете, что вы одни?

Может быть, вы даже видите меня краешком глаза, но считаете, что это шутки вашего воображения? Или же вы думаете, что эта песня звучит по радио или по телевизору, когда не работает ни радио, ни телевизор?

Пожалуйста, умоляю вас, услышьте меня! Я возле вас, я говорю вам прямо в ухо. Что вам стоит услышать меня и помочь!

"Пригнись, Винсоцки", вот эта самая мелодия. Можете вы ее уловвить?

Вы меня слышите?

На полдник не останется ничего

За шипами росла целая поляна Флюхов. Я пытался пересадить и вырастить их, но они почему-то гибли, так и не дозрев. А воздух был мне просто необходим.. Мешок опустел уже наполовину, и голова опять начала болеть. Ночь к тому. времени длилась без малого три месяца.

Мой мир совсем невелик. Во всяком случае, не настолько велик, чтобы удерживать атмосферу, которой смог бы дышать нормальный землянин, - и не так мал, чтобы не иметь совсем никакой и быть полностью безвоздушным. Мой мир - небольшая планетка в системе красного солнца, вокруг которой крутятся две луны, причем каждая из лун затмевает красное солнце на шесть месяцев из восемнадцати. Таким образом, свет здесь царит шесть месяцев, а тьма двенадцать. Свой мир я назвал Адом.

Когда я впервые здесь оказался, у меня было имя, было лицо и даже была жена. Жена погибла при взрыве корабля, а имя постепенно утратилось в течение тех десяти с лишним лет, что я здесь живу. Что же касается лица... а-а, ладно! Чем меньше об этом вспоминать, тем лучше.

Нет, я не жалуюсь. Легкой жизни у меня здесь, понятно, не было. Но худо-бедно я справлялся. И что мне теперь сказать? Я здесь, и я жив. Вот и все мои радости. Приходится довольствоваться хотя бы этим. К тому же то, чего я лишился, слишком велико, чтобы пытаться вернуть это какими-то жалобами.

Когда я впервые увидел этот мир, он казался крошечным светящимся пятнышком на обзорном экране корабля.

- Как думаешь, может, там чего-нибудь для нас найдется? - спросил я у жены.

Поначалу приятно было вспоминать о жене - меня сразу охватывала нежность, осушая слезы и сжигая ненависть.. Но то лишь поначалу.

- Не знаю, Том. Возможно. - Вот как она ответила. Возможно. - В устах моей жены слово это звучало как-то по-особому - так легко и нежно, что мне всякий раз хотелось слышать его снова и снова - и восхищаться.