Миры Харлана Эллисона. Том 1. Миры Страха

Я бы с радостью поведал о себе что-нибудь исключительное, может быть, героическое, но помимо факта своей смерти я мало чем отличаюсь от большинства известных мне людей. От тех, которые были мне известны. Людей больше нет. Но чтобы признать себя заурядной личностью, надо обладать известными достоинствами. Я всегда носил одинаковые носки. Пару раз я забывал залить бензин, пришлось тащиться с канистрой на заправку. Иногда я манкировал своими обязанностями. Изредка допускал галантные жесты. Ненавидел овощи. Интересовался путешествиями и историей. Но не преуспел ни в том, ни в другом. Один раз летом съездил на Юкатан и прочитал много книг по истории. И то и другое оказалось весьма скучным.

Хотелось бы написать, что я был особенным человеком, но это не так. Мне тридцать один год, и я средний человек, черт бы меня побрал. Слышите, средний, и нечего ко мне придираться. Я никто, ничтожество, вам и в голову не приходило посмотреть на мое лицо, когда я протягивал вам марки из окошка, вы, заносчивые свиньи! Вы никогда не обращали на меня внимания, ни разу не поинтересовались, как мои дела, и даже не замечали, что я всегда давал вам марки с аккуратно обрезанными краями, если это, конечно, не был блок — многие коллекционируют блоки. Но вы ни разу не обратили внимания на эту маленькую услугу!

Вот этим я был особенный: я заботился о мелочах.

А вы не обращали внимания…

Мне больше не хочется рассказывать о себе. Я повествую о том, что произошло, а не о себе, тем более что я вам безразличен, так что нет смысла говорить обо мне подробнее.

Пожалуйста, простите. Накопилось. Я извиняюсь.

И за то, что сквернословил. Я не хотел. Я лютеранин.

Я прихожанин церкви Всеблагого Господа в Уайт-СелфрСпрингз. Меня учили не сквернословить.

Продолжаю о том, что случилось.

Я обошел по периметру весь кусок мира. Он был довольно грубо оторван. Кто бы это ни сделал, кто бы ни уничтожил мир, сработано было топорно. Улицы обрывались, телефонные линии уходили в никуда, в ряде случаев провода свисали в пустоту, как рыболовные снасти.

Следует рассказать о том, что находилось за краем. Это походило на снегопад зимой, мутный, с падающими, как снежинки, огоньками, разве что было очень темно. Это и пугало, сквозь такую темнотy ничего не должно было быть видно. Но я видел. Там царил ветер, хотя не дуло. Я не могу описать это лучше. Постарайтесь представить. Не было ни жарко ни холодно, просто приятно.

Так я проводил свои дни в бывшем Ганновере, совершенно один. И в моем существовании не было ничего героического. За исключением первой недели, когда я спас город от вторжения почти пятьдесят раз.

Это звучит внушительно, но уверяю вас, ничего особенного не произошло. Первый раз это случилось, когда я возвращался по Мэйн-стрит из магазина, прихватив с собой несколько книжек для чтения. Неожиданно навстречу выскочил орущий викинг. Он был огромен, выше шести футов роста, с топором на длинной рукоятке, в двурогом шлеме и с огненно-рыжей бородой. Одет он был в перепоясанные ремнями меха, поверх которых была наброшена медвежья шкура. Выкрикивая угрозы на варварском языке, викинг бросился на меня, безумно сверкая глазами. Было ясно как день, что он намерен изрубить меня на куски.

Я пришел в ужас. Швырнув в него книжки, я хотел было кинуться бежать, но сообразил, что он неминуемо меня настигнет.

Между тем произошло следующее: выставив для защиты от книжек свободную руку, викинг кинулся наутек. Не в силах сообразить, что происходит, я поднял книги и побежал за ним. Бежал я как только мог быстро и вскоре стал его нагонять. Он обернулся через плечо, увидел меня и дико заорал.

Я преследовал его до границы мира.

Он продолжал бежать, влетел в снежную тьму и вскоре исчез из виду. Я не решился его преследовать.

Несколько позже в тот же день мне пришлось отразить атаку немецкого боевого пловца, воина-самурая, моро — мусульманского воина с Южных Филиппин, вооруженного гигантским ножом-батангас, рыцаря с копьем на черном коне… Нападали на меня также гунн, вестгот, вьетконговец с автоматом, пуэрто-риканский уличный забияка, беспризорник времен Эдуарда Седьмого с дубинкой, одуревший от наркотиков последователь религии Кали с шелковой веревкой с узелками, венецианский воин с кинжалом в левой руке… всех не упомнишь.

Подобным образом продолжалось всю неделю. Мне достаточно было только швырять книжки.

Потом все прекратилось, и я смог заняться своими делами. Но ничего героического я не совершил. Просто так был устроен новый мир. Поначалу мне показалось, что меня проверяют, потом, я понял, что это не так. Я раздражался, выходил на крыльцо больницы и что есть сил кричал:

— Слушайте, мне все это надоело! Это бессмысленно, хватит!

Неожиданно все прекратилось. Я почувствовал облегчение.