Харпер стукнул себя в грудь кулаком левой руки — правая была на перевязи.
— Я так и знал, так и знал! Решил подшутить над шефом, а? Все развлекаетесь, ребята.
— Да уж, развлекаемся.
— Что касается деревьев… Мы не сможем забрать их на Землю.
— Я же вам говорил, — заметил Макензи.
— Полчаса назад пришло сообщение. Оказывается, существует закон, запрещающий доставку на Землю инопланетных растений. Какой-то идиот притащил однажды с Марса дрянь, которая чуть было не погубила все живое на планете, тогда-то и приняли закон. Просто за давностью лет о нем забыли.
— А кто-то раскопал, — буркнул Макензи.
— Правильно. Так что Компании запретили даже прикасаться к деревьям.
— Оно и к лучшему, — проговорил Макензи. — Дирижеры все равно отказываются лететь.
— А как же сделка? Что с ними стряслось? Они прямо умирали от желания…
— До тех пор, — перебил Макензи, — пока не узнали, что мы употребляем растения в пищу, и кое-что еще.
— Но… Но…
— Для них мы всего лишь шайка страшилищ. Они пугают нами своих отпрысков. Не балуйся, а то придет человек и заберет тебя.
Из-за корпуса вездехода вынырнула Нелли. За ней волочился по земле Энциклопедия, корень которого по-прежнему стискивал железный кулак робота.
— Эй, что происходит? — воскликнул Харпер.
— Нам придется построить концлагерь, — объяснил Макензи. — Желательно с высоким забором, — и ткнул пальцем в Энциклопедию.
— Но что он натворил? — озадаченно спросил Харпер.
— Так, ерунда: покушался на человечество. Харпер вздохнул.
— Одним забором мы не обойдемся. Ружейное дерево напротив фактории палит по входу прямой наводкой.
— Ничего, — усмехнулся Макензи. — Поместим их в одну клетку, пускай на пару радуются жизни.
Утраченная вечность
Посетители явились неспроста. Сенатор Гомер Леонард чувствовал, как они нервничают, сидя у него в кабинете и потягивая его выдержанное виски. Они толковали о том о сем — по обыкновению своему с многозначительным видом, — но ходили вокруг да около того единственного разговора, с которым пришли. Они кружили, как охотничьи собаки подле енота, выжидая удобного случая, подбираясь к теме исподтишка, чтобы она, едва выдастся повод, всплыла как бы экспромтом, словно только что вспомнилась, словно они добивались встречи с сенатором вовсе не ради этой единственной цели.
«Странно», — подумал сенатор. Ведь он знаком с ними обоими давным-давно. И их знакомство с ним ничуть не короче. Не должно бы оставаться ничего, просто ничего такого, что они постеснялись бы сказать ему напрямик. В прошлом они, обсуждая с ним его политические дела, не раз бывали прямолинейны до жестокости.
«Наверное, скверные новости из Америки», — решил он. Но и скверные новости для него тоже отнюдь не новость. «В конце концов, — философски поучал он себя, — никто, если он в здравом уме, не вправе рассчитывать, что пробудет на выборной должности вечно. Рано или поздно придет день, когда избиратели — просто со скуки, если не подвернется других причин, — проголосуют против того, кто служил им верой и правдой». И сенатор был достаточно честен с самим собой, чтобы признать, хотя бы в глубине души, что подчас не служил избирателям ни верой, ни правдой.
«И все равно, — решил он, — я еще не повержен. До выборов еще несколько месяцев, чтобы сохранить за собой сенаторское кресло, и в запасе есть еще парочка трюков, каких я раньше не пробовал. Стоит лишь точно рассчитать время и место удара, и победа не уплывет из рук. Точный расчет, — сказал он себе, — вот и все, что от меня требуется».