Миры Клиффорда Саймака. Книга 7

Ответ, разумеется, будет отрицательным, — без колебаний заявил ученый. — Как ни жаль, мы обязаны ответить «нет». Картер, наверное, подумает о нас неприязненно. Вероятно, скажет, что мы утратили человечность вместе с телами и сохранили лишь безучастный рассудок. Но это в нем будет говорить его доброта, не помнящая, что мы обречены на суровость, что доброта здесь, вдали от нашей прежней благоустроенной планеты, не может играть никакой полезной роли. Более того, такая доброта не была бы благом для самого Плотояда. Он был бы вынужден влачить жалкое существование в железной клетке, рядом с Никодимусом, который его ненавидит. И Плотояд, в свою очередь, ненавидит робота, а может, и боится. Мы спровоцировали бы ситуацию, день за днем подбрасывающую угли в костер его позора: он, заслуженный воин, убивший множество зловредных чудищ, и вот пал так низко, что боится двуногой машины — Никодимуса…

И правильно боится, — заметил монах, — потому что рано или поздно Никодимус бы несомненно его прикончил.

Он такой неопрятный, — вставила светская дама, мысленно содрогнувшись. — Такой нечувствительный, и никакого в нем изящества, никакой предупредительности…

Вы о ком? — осведомился монах. — О Плотояде или о Никодимусе?

Ну что вы! Вовсе не о Никодимусе. Никодимус у нас смышленый.

Глава 26

Пруд испустил крик ужаса.

Хортон уловил крик краем сознания и шевельнулся, с трудом выбираясь из дремотного тепла, близости, интимной наготы, цепляясь всеми чувствами за человека рядом, за женщину — но нет, ее принадлежность к роду человеческому была важна не менее, чем пол, ведь на этой планете людей было двое, всего только двое.

Пруд издал новый крик, тревожный и резкий, как сирена, и крик вошел в мозг ножом. Хортон сел, кутаясь в одеяло.

— Что с тобой, Картер Хортон? — сонно осведомилась Элейн.

— Это Пруд. Там что-то неладно…

Первый проблеск рассвета уже взбежал по небу на востоке, пришла призрачная полутьма, из которой смутными силуэтами выступали деревья и домик Шекспира. Костер почти догорел, от него остался лишь слой углей, подмигивающих воспаленными докрасна глазками. За костром, повернувшись в сторону Пруда, стоял Никодимус. И не просто стоял, а застыл в полный рост настороже.

— На, возьми штаны, — сказала Элейн.

Хортон протянул руку, взял брюки и обратился к роботу:

— Что там такое, Никодимус?

— Что-то вскрикнуло. Не то чтобы вслух. Но я почувствовал крик.

Хортон кое-как втиснулся в брюки, ежась от рассветного холодка. Крик прозвучал снова, еще призывнее и настойчивее, чем раньше.

— Глянь-ка на тропинку, — сказала Элейн сдавленным голосом.

Хортон послушался и чуть не поперхнулся. Их было трое. Белые, гладкие, они выглядели как слизняки, вставшие на попа, скользкие безобразные твари, вполне подобные тем, какие попадаются под перевернутыми камнями. Двигались они быстро, подскакивая на нижнем заостренном конце тела. Ног у них не было, но это им ничуть не мешало. Рук и лиц у них не было тоже — просто-напросто жирные самодовольные слизняки, резво скачущие по тропинке со стороны туннеля.

— Вот и еще трое, кому теперь отсюда не выбраться, — заметил Никодимус. — Нас тут скоро будет целая компания. Хотел бы я знать, почему столько существ попадает именно сюда?

Из домика Шекспира неверной со сна походкой вывалился Плотояд. Потянулся, почесался, потом заметил слизняков и спросил:

— Это что за чертовщина?

— Они не представились, — отозвался робот. — Да и появились всего минуту назад…

— Смешные твари, не правда ли? — высказался Плотояд. — Без ног, а скачут…

— Что-то происходит, — заявила Элейн. — Что-то страшное. Помнишь, вчера вечером я чувствовала: что-то должно случиться, и вот, случилось…