Миры обетованные

– А теперь представь, что ты осталась здесь, со мной, – не ответил на мой вопрос Джефф. – На какое-то время об орбите нам придется забыть. Выжить тут вдвоем, особенно в ближайшие пару недель, будет невероятно сложно. Одному мне, никем и ничем не связанному, и то сложно. – Джефф посмотрел мне в глаза. – Но я попытаюсь! «Тот путешествует налегке, кто путешествует в одиночку», – вспомнил он пословицу.

– Все-то учел, рассчитал, – протянула я.

– Многое, – кивнул Хокинс.

– Все, кроме одного: как мне жить, зная, что я бросила тебя…

– Мелодрама, – оборвал меня Хокинс. – Перебор сентиментальщины. Мы должны быть прагматиками.

Самое время быть прагматиком. Особенно в этот момент, когда шаттлы один за другим стартуют с космодрома и зависают над землей на анилиново-красном фоне восходящего солнца. В моей душе поднялась целая буря чувств – не передать словами, как я была благодарна Джеффу за все, что он сделал для меня; и в то же время меня мучил страх, и я испытывала чувство вины перед Джеффом, и любила его, и все ещё на что-то надеялась. Я понимала – он прав. Моя воля была парализована.

– Слушай. – Хокинс тронул меня за локоть и повернул лицом к «РВ». Передняя дверца «РВ» была приоткрыта. На сиденье лежал тот самый дорожный чемодан, который я послала в Кейп с Пенсильванского вокзала. – Пока ты спала, я сходил и получил твои вещи. Тебе бы отобрать семь килограммов, да?

– Уже отобрала, – сказала я, подняла крышку и достала из чемодана пластиковый пакет. – Отобрала, – повторила я, – в мой последний день в Нью-Йорке.

Другой бы отругал: непрактичная ты дура! Хокинс промолчал. Что было в пакете? Блок французских сигарет, шесть бутылок «Гиннесса», кларнет да к нему дюжина бамбуковых язычков, дневник, рисунок: А ещё трилистник – эмблема Ирландии, – впечатанный в прозрачный пластик. Джефф подарил мне трилистник на Новый год.

Хокинс закрыл чемодан и бросил его на заднее сиденье.

– Пора тебе к своим, на посадку. А мне за эти два часа надо постараться отъехать от Кейпа как можно дальше, – улыбнулся Хокинс. Он устроился на месте водителя, завел двигатель. – Погнали.

Я села рядом с Джеффом. Дверца сама захлопнулась.

– Не стоит ли выяснить сначала, кому куда на посадку?

– Твой сектор – номер четыре, – ответил Хокинс. – Там пониженный уровень гравитации. Тебя туда определили потому, что ты ранена. – Вездеход покатил по ухабам зеленого поля. Джефф отстегнул кнопку нагрудного кармана и достал сложенный вчетверо лист бумаги. – Они хотят, чтоб я свидетельствовал вместо тебя, в твое отсутствие…

Я уставилась на бумагу, но читать её не стала.

– Как далеко ты успеешь отъехать от Кейпа за два часа?

– Честное слово, не знаю, – пожал плечами Джефф. – Некоторые из этих допотопных ракет накрывают взрывом площадь радиусом в десять километров. Попытаюсь умотать отсюда так далеко, как только можно. И в девять утра оказаться на мягком грунте. А ещё лучше – в стогу сена.

Вездеход катил по гудрону. Мы ехали к воротам сектора номер четыре. У входа в подъемник, на стартовой площадке, толпились несколько десятков человек. Многие из них передвигались при помощи костылей. Некоторые ожидали, когда опустится лифт, сидя в инвалидных колясках. Люди жгли костры, протискивались поближе к огню.

Джефф нажал на педаль тормоза. «РВ» прокатил ещё несколько метров и остановился неподалеку от толпы. Джефф притянул меня к себе и поцеловал в губы. Он был нежен со мной в то утро. Его тяжелые грубые руки дрожали.

– Не надо слов, – сказал он осипшим голосом. – Ничего не надо. Иди.

Глава 50 Оглядываясь назад

С тех пор минуло более двадцати лет, а я ещё отчетливо помню, словно это было вчера, утренний космодром и себя, опустошенную, подавленную. Меня мучило чувство вины перед Джеффом. Машина уносила его прочь и становилась все меньше и меньше. Она таяла вдали. Я помню запах озона, оставшийся на том месте, где Джефф заводил электромотор вездехода, и голоса людей у меня за спиной. Помню даже, как по-дурацки позвякивали в моем пакете пивные бутылки в тот момент, когда я развернулась и побрела к толпе, чтобы слиться с ней.

Еще отчетливее в памяти запечатлелся его голос, слабый и далекий, едва-едва пробивающийся сквозь треск электрических разрядов – Джефф звонил мне спустя несколько лет. Он не только уцелел под ядерными бомбами, но и пережил чуму. У него была какая-то аномалия эндокринной системы, она и спасла… Итак, после гибели человечества Джефф ещё жил. По крайней мере, какое-то время. Хотя, судя по тем сведениям, которые мы имеем, лучше бы ему – сразу умереть.