Миры Пола Андерсона. Том 16

Флэндри предпочел бы менее мелодраматичный призыв, но, не желая огорчать юношу, он ничего не сказал на это и обратился к Тембеси:

— Я вижу, вам здесь не так уж и плохо. Причем вы чрезвычайно консервативны. Вы отдаете себе отчет, как изменится ваша жизнь, если Юнан Бизар войдет в межгалактическое сообщество? Вы готовы к этому? Стоит ли все рушить только во имя победы над Биоконтролем?

— Вот и я неоднократно спрашивала его об этом, — сказала Луанг. — Безрезультатно. Он для себя уже все решил.

— Стоит, — ответил Тембеси. — Да, мы независимы, но какой ценой нам дается эта независимость! Мы не можем позволить себе иметь столько детей, сколько хотим. Если их будет слишком много, Дерево не прокормит. Мы не можем купить новые вещи. О путешествиях и говорить не приходится. У нас есть выбор занятий, однако очень скудный. Мы можем говорить, что думаем. Но говорить особенно не о чем. И потом, эти пилюли, пилюли, пилюли! Сколько на них уходит денег! Мы боимся, что богачи пронюхают про нашу страну и отнимут ее у нас. А наши сыновья смотрят на звезды, мучаются вопросом, что там и кто там, не получают ответа, стареют и умирают, так ничего и не узнав.

Флэндри опять кивнул. Еще одно обычное явление: революции совершаются не рабами или голодающим пролетариатом, а людьми более или менее свободными, способными оценить, что они имеют и что получат в результате.

— Мне кажется, что восстание или мятеж сами по себе не принесут успеха, если только вся планета не поддержит нас. Нужно продумать это.

Лица окружающих напряглись. Тембеси сказал за всех:

— Мы не хотим умереть бесцельно. Мы обсуждали эту тему и раньше и пришли к решению. Мечта отцов — наша воля. Если люди Дерева должны пойти на риск — они пойдут. Если мы проиграем, то не станем дожидаться казни. Мы возьмем детей на руки и бросимся вниз с самой высокой ветки. Тогда Дерево примет нас к себе и мы станем его листьями, освещаемыми солнцем.

Хотя было совсем не холодно, Флэндри пробрал озноб. К этому времени они подошли к стволу одного Дерева. Тембеси остановился.

— Это дерево мы называем Дерево Где Гнездо Кетжил, — сказал он. — Моя родина. Добро пожаловать, освободитель.

Флэндри взглянул на убегавшие в вышину пластиковые ступеньки, врезанные в кору дерева. С интервалами располагались площадки для отдыха, увитые декоративным плющом. Лестница поднималась так высоко, что терялась из виду. Вздохнув, он стал подниматься вслед за проводником.

Дойдя до нижней ветки, Флэндри увидел, что это была широкая извилистая дорога, забиравшая вверх. Никаких перил. С головокружительной высоты он видел под собой землю. Ему стало не по себе. Несмолкаемый шелест, который он слышал и раньше, окружал его теперь со всех сторон — громкий и отчетливый в зеленом море с несметным количеством крохотных огоньков отраженного солнца. На ответвлениях ветки стояли строения с красивыми куполами, часто полуцилиндрами, иногда их поддерживали тонкие гибкие подпорки. Это были дома. Вокруг в изобилии росли травы-сорняки, похожие на тростник; их, по-видимому, использовали в качестве строительного материала; глубокие их корни уходили в кору Дерева. Вместо дверей хлопали на ветру соломенные шторы. Внимание Флэндри привлекло странное остроконечное сооружение в цветущем дерне.

— А это что? — спросил он.

— Часовня. Там боги. Глубоко в дереве проходит туннель, в него из часовни спускается юноша, когда приходит срок стать мужчиной. Он там остается всю ночь. Больше сказать не могу, — благоговейным шепотом, почти заглушаемым шумом листвы, произнес Дъюанда.

— Остальные постройки — склады, заводы и прочее, — сказал Тембеси с очевидным желанием сменить тему разговора. — Пойдемте выше, туда, где живут люди.

Чем выше они поднимались, тем светлее и просторнее становилось. Здания уже были поменьше, весело разукрашенные. Они также группировались кучками на разветвлениях веток, и лишь немногие прикреплялись к главному стволу. Босые жители непринужденно ходили по тонким и качавшимся под их ногами участкам «земли», совершенно так же, как если бы это и вправду была земля. Только маленьких детей вели на поводке или ограничивали им пространство плетеными загончиками. Это племя внешне ничем не отличалось от знакомых уже Флэндри, разве что узором разноцветных одежд. Хлопоты по дому женщин, незамысловатая кухонная утварь, которые удалось заметить Флэндри через распахнутые «двери» — все было то же самое. Но отличие все-таки имелось. Тонкое, но вместе с тем очень важное — дружелюбие. Они не пялились на чужаков, как другие, пихаясь локтями и вытаращив глаза. Оно проявлялось в любезности, с которой они пропускали незнакомца в наиболее узких и стесненных проходах, а также в их мягкой, неспешной речи. Отличие наблюдалось и в отношении к лидерам типа Тембеси — оно было уважительным, но не подобострастным; в смехе, который звучал чаще и совсем не так фальшиво, как везде в других местах; в серенаде, которую парень пел девушке, аккомпанируя себе на старой японской гитаре и небрежно болтая ногами над бездной, где гулял ветер.