— Нет, Кит, — сказал он. — Людей своей породы я знаю изнутри, потому что сам такой, а если бы каким-то чудом можно было стать другим, я бы на это не пошел. Но мы опустошенные, порочные, и на нас лежит печать смерти. А по большому счету, как ни скрывай это, какими бы удалыми, рискованными и даже высокомерными ни были наши забавы, единственный смысл жизни для нас — весело провести время. Боюсь, одного этого мало.
— Ничуть не мало! — воскликнула она.
— Ты так считаешь потому, что тебе повезло и ты живешь в обществе, перед которым стоят еще несвершенные великие дела. Но мы, аристократы Терры, наслаждаемся жизнью, вместо того чтобы наслаждаться своими делами, а между одним и другим — вселенская разница.
Мера нашего проклятия в том, что каждый из нас, кто поумнее, а есть и такие, так вот, каждый из нас видит, что наступает Долгая Ночь. Мы стали слишком умными, мы слегка разобрались в психодинамике, а может, скорее начитаны в истории, и видим, что империя Мануэля была отнюдь не славным возрождением, а бабьим летом цивилизации на Терре. (Но ты, наверно, никогда и не видела бабьего лета, а жаль, потому что ни на какой другой планете нет ничего более прекрасного и преисполненного былого очарования.) Но вот и это короткое межвременье осталось в прошлом, и сейчас стоит глубокая осень: ночами морозит, листья облетели, и последние улетающие птицы кричат в поблекшем небе. И все же мы, видя, что идет зима, видим и то, что не бывать ей здесь до скончания дней наших, а потому, поежившись и выругавшись, мы возвращаемся поиграть с оставшимися еще яркими мертвыми листьями.
Он замолчал. Все глубже становилось окружившее их молчание, и вдруг из переговорного устройства потекла музыка — негромкая оркестровая пьеска, которая взывала к самым глубинам их сознания.
— Извини, — сказал Флэндри. — Не надо мне было изливать на тебя свой болезненный пессимизм.
На этот раз в ее улыбке чувствовалась легкая жалость.
— И, конечно же, это дурной тон, показывать свои истинные чувства или пытаться найти слова, выражающие их.
— Один — ноль в твою пользу, — он склонил голову. — Как по-твоему, под эту музыку можно танцевать?
— Под эту музыку? Вряд ли. «Libestod» скорее подойдет для чего-нибудь другого. Чайвз, наверно, видит наперед.
— Как это? — Флэндри удивленно посмотрел на девушку.
— Да нет, я просто так, — сказала она. — А Чайвз просто душка. И вдруг он понял.
Но холодом несло от сиявших у нее за спиной звезд, а Флэндри думал о том, что их обоих ждут пушки и мрачные крепости. Еще он думал о рыцарской чести, которой претит воспользоваться присущей юности беспомощностью, и тогда, с легкой грустью, он решил, что ему думать надо о делах практических, и чаша весов склонится в его пользу.
Он поднес сигарету ко рту и мягко произнес:
— Ты бы, девочка, выпила кофе, а то остынет.
И тем самым критическая ситуация была благополучно преодолена. Ему показалось, что он увидел разочарование и благодарность в беглом взгляде, который бросила на него Кит, хотя и не был в этом уверен. Она отвернулась и устремила свой взор к звездам — просто чтобы хоть несколько секунд не смотреть на него.
Она глубоко выдохнула и с минуту сидела и смотрела на Черулию. Затем она перевела взгляд на свои лежащие на коленях руки и ровным голосом произнесла:
— Предположим, что ты прав в отношении Империи. Тогда что же будет с Виксеном?
— Мы освободим его и сдерем жирный куш с Ардазира за все издержки, — сказал Флэндри тоном, не допускавшим сомнения.
— Так-так, — покачала она головой, и в ее голосе сквозила горечь. — А может, лучше не стоит? Вдруг ваш флот решит вести войну до победного конца, и тогда от всей нашей планеты, от моего народа, от маленькой соседской девчушки и ее котенка, от деревьев, цветов и птиц — от всего останется только радиоактивный пепел, который разнесет ветер над мертвыми серыми холмами. А может, Империя решит пойти на сделку и оставит Виксен за Ардазиром. Почему бы и нет? Что такое одна планета для Империи? А сделка смогла бы, как ты говоришь, купить им мир на всю жизнь. Пять миллионов человек — пустяк, вычеркнуть их красными чернилами. — Она снова ошеломленно покачала головой. — Зачем мы, ты и я, летим туда? К чему наши старания? Что бы мы ни сделали, все пойдет насмарку от одного взмаха ручкой какого-нибудь скучающего чиновника. Может такое статься?
— Может, — ответил Флэндри.
9
Черулия — звезда главной последовательности, и при массе, ненамного превышающей массу Сола, сияла куда неистовей. Виксен, четвертая планета, считая от светила, обращался вокруг него за полтора земных года по такой орбите, что в среднем получал такое же облучение, как и Терра от Сола.
— Подвох здесь вот в этом, «в среднем», — проворчал Флэндри в сторону Чайвза.