Миры Пола Андерсона. Том 22 (Сломанный клинок. Дети морского царя)

Негласно позаботимся мы и о твоем будущем, сын мой. Главное же, не вздумай сломя голову ринуться в пучину наслаждений. Тебе, сын мой, еще многому предстоит научиться, прежде чем ты станешь преуспевающим судовладельцем и возглавишь торговую компанию. Мы объясним, что ты неожиданно получил богатое наследство и что я счел тебя достойным своего благосклонного покровительства. Подобное объяснение не вызовет подозрений. Люди вообразят, что ты — незаконнорожденный отпрыск какого-нибудь вельможи, или подумают, что ты сын и наследник одного из моих родственников.

Нильс помрачнел.

— Не беспокойся, честь твоей матери не будет затронута. Да, очень хорошее объяснение, ему поверят. Очень правдоподобно, такое вполне могло случиться. Если же это объяснение и вызовет сплетни, то они будут недолговечными. Со временем я пожалую тебя в граждане Копенгагена, и тогда ты сможешь получить лицензию на ведение торговли.

Терпение, парень! — епископ хохотнул. — Я же не говорю, что тебе придется ждать долго.

— Вы так великодушны, ваше преосвященство! Но есть вещи, которые не терпят отлагательства. — Нильс крепко стукнул кулаком по колену.

Йохан согласно кивнул:

— Правильно. Ты, кажется, упомянул о своих родных. И, несомненно, ты уже предвкушаешь удовольствия, которые приносит богатство. Здесь нет большого греха, при условии, что и предаваясь утехам и радостям, ты всегда будешь помнить о Господе. Догадываюсь, что у тебя на примете уже есть какое-нибудь рискованное предприятие, а то и не одно, и ты хотел бы немедленно приступить к их осуществлению, чтобы показать свои дарования. Что ж, я не вижу тому препятствий, ибо деньги ты получишь незамедлительно. Главное, ты никому не должен открывать, сколь велика полученная тобой сумма. Благослови тебя Бог, сын мой. — Епископ так и сиял от радости. — Ступай. Завтра продолжим разговор.

* * *

Мощные крепостные стены, сторожевые башни и глубокие рвы охраняли Копенгаген. Но почти все строения внутри каменного кольца городских стен были деревянными; крытые соломой дома теснились друг к дружке на узких и кривых грязных улицах. Жили в Копенгагене люди, привычные к повседневному тяжелому труду, и не так уж часто случалось им отвести душу, когда вдруг объявлялись в городе бродячие музыканты и лицедеи.

По своим делам горожане ходили пешком, если же проносились мимо, обдавая пешеходов грязью, карета, то вслед ей сыпались проклятия.

Множество чужестранцев и нищих вносили в облик города некоторое своеобразие, однако оно не слишком бросалось в глаза. В уличной толпе заметно выделялись своими богатыми нарядами важные рыцари, куртизанки, купцы, но их было не много. По улицам бегали дети и собаки, бродили свиньи, тут же клевали корм куры. Уличный шум набегал, подобно морскому прибою: шаги, голоса, скрип колес и стук молотов. Серое небо хмурилось, в сыром воздухе пахло дымом, навозом, дегтем и отбросами.

«И все-таки правду люди говорят — дышится здесь вольно», — подумал Нильс. От этой мысли снова ожили его надежды, и Нильс начал мечтать о будущем, которое рождалось здесь, в Копенгагене. На какое-то время он даже перестал тосковать по Эяне, тогда как обычно тоска по ней не оставляла Нильса ни на минуту. Здесь, в городе, не было буквально ничего, что напоминало бы об Эяне и мире, который был для нее родным.

Нильс вошел е двери гостиницы, где они поселились вместе с Ингеборг, прибыв в Копенгаген. На первом этаже помещался трактир. Нильс не останавливаясь быстро прошел через зал, поклонился хозяину и посетителям, взбежал по лестнице на второй этаж и направился в дальний конец коридора. Гостиница «Голубой лев» была не из худших: здесь жили богатые постояльцы, все было опрятным и добротным. В номерах была главная комната и две спальни. Войдя, Нильс постучал в дверь спальни.

Ингеборг сразу же отворила.

В Копенгагене Ингеборг приобрела образ Пречистой Девы. Сейчас он стоял на полке. Взглянув на смятое платье Ингеборг, Нильс догадался, что она молилась. Ингеборг посмотрела ему в глаза и вдруг задрожала, губы ее приоткрылись, но от волнения она не могла произнести ни слова.

Нильс затворил дверь.

— Ингеборг, мы победили.

— О! — Она всплеснула руками.

— Епископ дал свое согласие. Замечательный старик! Правда, он настаивает, чтобы все делалось постепенно, но это правильно: спешить нельзя. Удача!

Нильс запрыгал от радости. Он пустился бы в пляс, да места не было, почти всю спальню занимала большая кровать.

— Удача, Ингеборг! Все, мы теперь не бедняки. Я больше не буду гнуть спину как проклятый, и ты не будешь торговать собой. Весь мир принадлежит нам.

Ингеборг перекрестилась и прошептала:

— Пресвятая Дева Мария, благодарю Тебя.

— Вот так раз! А меня-то, меня поблагодарить забыла? Не беспокойся, все сделаем и свечи в церкви поставим, но сперва давай отпразднуем нашу победу. Закатим пир горой. Купим все, что захотим, хоть целый кабачок, вина купим, музыкантов позовем! Ингеборг, что ж ты не радуешься? Ты же заслужила праздник.

Нильс обхватил ее за талию. Ингеборг посмотрела ва него сквозь слезы и попросила:

— Научи меня радоваться.