Миры Пола Андерсона. Том 4

«КОМИТЕТ НЕРАВНОДУШНЫХ ГРАЖДАН В БОРЬБЕ ЗА МИР».

— Вот же Иуда! — застонал Ханно. — Ты что, хочешь, чтоб я заблевал наш чудесный новенький ковер?

Наталия, стройная блондинка, разменявшая четвертый десяток, выключила телевизор и встала ему навстречу с объятиями и поцелуем. Она прекрасно знала, как сделать Ханно приятное, и ее независимость играла тут не последнюю роль. Он ответил на поцелуй с пылкостью молодого влюбленного, взъерошив ей волосы. Наталия, освободившись от объятий, пригладила прическу ладонью и рассмеялась:

— Ну-ну, парень, что-то ты чересчур быстро забыл свои дурные предчувствия! Если можно, поумерь свой пыл. Обед тебя уже заждался. Отложить его можно разве что еще на минутку, ради пары глотков чего-нибудь крепкого. Я думала, ты придешь пораньше. Конечно, потом…

Обычно готовила она — Ханно тоже неплохо управлялся у плиты, но Наталия, программист по профессии, считала стряпню наилучшим способом отвлечься от компьютеров.

— Мне только пива. Мы с Сэмом в лаборатории пропустили по рюмочке.

— Что?! А мне казалось, тебя ждали какие-то безрадостные перспективы…

— Так оно и было, но удалось вырваться от налоговых обдирал раньше, чем я думал.

Накануне он упоминал о предстоящем визите, хоть и не сказал, под каким именем и ради чего. Она уже налила себе бокал шерри, и Ханно направился на кухню сам. Вернувшись с кружкой портера и присев рядом с ней на диван, он с удивлением обнаружил, что ее хорошее настроение как рукой сняло.

— Боб, — сердито бросила она, — хватит отпускать эти грязные шуточки про правительство. Да, у него есть свои недостатки, в том числе деспотические замашки, но это ведь наше правительство!

— «Правительство народа, из народа и для народа». Ага. Вся беда в том, что это три разные категории людей.

— К твоему сведению, мне уже доводилось слышать, что ты думаешь на эту тему. Если ты прав и такова природа всех правительств, — так чего ж ты катишь бочку именно на это? Ведь оно — единственная преграда на пути куда худшего зла.

— Если сенатор Мориарти не пробьется к кормилу.

— Погоди секундочку, — оборвала она его. — Можно еще сказать, что он заблуждается, но называть его предателем!.. А ведь ты именно это имел в виду. Он говорит от имени миллионов весьма достойных американцев.

— Это они так считают. Настоящие его избиратели — это алчные промышленники, выступающие за налоговые льготы и субсидии, бестолковые попрошайки, голосующие за свои милостыни, и комплексующие интеллектуалы, голосующие за свои лозунги. А этот его свежевылупившийся пацифизм — просто дань моде. До сей поры его племя из кожи вон лезло, чтобы втянуть нас в иноземные войны, якобы с целью не дать коммунизму захлестнуть мир. А сегодня он набирает лишние голоса — не исключено, что они дотянут его до самого Белого дома, — на том, что твердит: дескать, насилием ничего не добьешься. Ах, если бы он мог потолковать с карфагенскими отцами города!

Забыв о раздражении, она с улыбкой парировала:

— Что, плагиатом занимаешься? Утащил у Хайнлайна, так?

Ханно не мог не восхититься ее способностью мгновенно разрядить накалившуюся обстановку. Они и так в последнее время слишком много ссорятся. Хмыкнув, он расслабился.

— Ты права. Какой же я дурак, что трачу время на политику, когда у меня в руках бокал доброго пива, а под боком — пылкая женщина!..

Но в мыслях пронеслось: кажется, он сам отдал себя в мои руки. Завтра надо раздобыть запись; если заседание шло, как я предполагаю, — что ж, следующий номер «Штурманской рубки» почти готов к печати. У меня едва-едва хватит времени снять передовицу Таннахилла и заверстать другую, написание которой доставит мне искреннюю Schadenfreude[45]…

— Тебе и самому в пылкости не откажешь. — Наталия положила ладонь на запястье Ханно. — Ты ужасный реакционер и старый ретроград, но если станет известно, каков ты в постели, мне придется отгонять женщин дубинкой. — Ее улыбка померкла. Посидев немного молча, она тихонько добавила:

— Нет, пожалуй, насчет того, что вначале — беру свои слова назад. По-моему, ты так обрушиваешься на правительства из-за того, что видел жертвы их идиотских ошибок — и жестокости. Лучше бы делами заправлял ты. Под черствой коркой таится милый и заботливый человек.

— А также слишком умный, чтобы жаждать власти, — подхватил он.

— И еще — вовсе ты не старый. Во всяком случае, по тебе возраст никак не заметен.

— Когда я в последний раз смотрел в зеркало, то видел шестидесятисемилетнего человека. — Согласно метрике Роберта Колдуэлла, добавил он мысленно. — Я мог бы быть твоим отцом или даже дедом, если б мы с сыном немного поторопились.

Я мог быть твоим пра-стократ-прадедом, — это про себя. Может, так оно и есть… Он ощутил на себе взгляд Наталии, но не решился встретиться с ней глазами.

— А когда на тебя смотрю я, то вижу человека моложе себя. Даже жутковато как-то.