Миры Пола Андерсона. Том 5 (Враждебные звезды. После судного дня. Ушелец)

Может, нелинейные, может, методы, основанные на совмещении концепций, которые мы, люди, привыкли рассматривать раздельно, а может, методы, тотально задействующие все аспекты бытия. Во всяком случае, исследования цитологов свидетельствуют о чрезвычайной важности именно этой стороны дела. Значит, если мы не можем освоить сигманский язык, может, попробовать иначе? Мы пытались построить искусственный язык, с нуля, такой язык, чтобы сигманец смог произносить его конструкции, а мы могли бы синтезировать фразы, понятные обеим сторонам. В результате — полный провал. А ведь за эти три года люди провели на борту звездолета в общей сложности целых девяносто восемь суток.

— Я слежу за вашей мыслью, — сказал Ван. — Но вообще-то еда уже готова.

— Вы же сами просили рассказать, — поперхнулась Ивонна. — Формулируя главное, я только подгоняю себя. Может, больше не надо? Просто я сейчас слишком довольна.

— Что вам положить? — Ван протянул ей судок с едой. Чтобы упростить дело, пища была стандартизована. «Ужин» — рыбное филе, жареный рис с луком (в пакетиках), бок-чой (на запакованных блюдечках) и печенье — шел как бы между делом.

— Я проделала работу, которая не поддается описанию, — продолжала Ивонна. — Я подвергла свои данные всем видам статистического анализа. Не имей я приоритета в использовании компьютерного времени, далеко бы я не ушла. Конечно, многие делали то же самое, но никто не сумел получить правдоподобных функций. Вы же знаете, что, имея конечную выборку, можно построить бесконечное множество аппроксимирующих ее функций. Используя результаты моих старых исследований в области лингвистики, в частности одну теорему, которой я очень горжусь, мне удалось просчитать общие направления некоторых моих гипотез.

Ивонна остановилась, чтобы положить в рот кусок рыбного филе. Ван невозмутимо жевал.

— И вот что получилось, — продолжила Ивонна. — Во-первых, я готова доказать, что мы слишком торопимся. Дело в том, что частота, с которой повторяются различимые комбинации сигманской речи, в среднем вдвое меньше, чем в человеческих языках. Может, он просто думает медленнее, чем мы? Или глубже? Даже если я ошибаюсь насчет частоты, в любом случае верещание нашего замечательного синтезатора должно его смущать и надоедать ему. Смущение еще можно побороть, но скуку — никогда. Я даже подозреваю, что ему это крайне неприятно, даже больно.

Вилка Вана застыла на полпути ко рту.

— Именно больно! — Ивонна кивнула. — На слух китайца, к примеру, английская речь звучит грубо и отрывисто, а на мой слух речь китайца слишком высока в тональности и слишком монотонна. Слушать не очень-то приятно. А музыка — еще более яркий пример. Мне, скажем, нравится кое-какая китайская музыка, равно как вам, наверное, нравится мой любимый Бетховен. Но я знаю многих американцев, для которых концерт классической музыки — сущая пытка. Не нужно даже выходить за пределы одной культуры. Современная американская музыка представляется мне просто банальной. Правда, я слушала записи пятидесятилетней давности. Но просидеть целый вечер, слушая такую белиберду, для меня было бы ужасно. Я пришла к выводу, что сигманцу стало просто нестерпимо смотреть на наши жалкие попытки воспроизвести звуки его речи. Поэтому, я думаю, он и не принес свой звукосинтезатор. Ему невыносимо беспрерывно слушать человеческую речь. Попытки установления контакта на уровне визуальных символов провалились по той же причине. Наши рисунки и наш алфавит, наверное, слишком корявы для него. Может, имеет смысл попробовать китайские иероглифы?

Пережевывая пищу, Ван слушал и хмурился. Наконец он мрачно произнес:

— Как же такое чувствительное существо отважилось на межзвездный перелет?

— Мы не знаем его психологии. Положим, при попытках говорить с нами ему приходится выслушивать звуки типа скрежета ногтей по классной доске или звуки, которые вызывают у него инстинктивный страх. Многие люди в таких ситуациях бессильны. Профессор Ван, я понимаю, что на этот счет у вас есть свои идеи, и я пытаюсь заронить в ваши мысли зерно сомнения. Но ведь дело может идти не о собственно физической боли. Я же говорила, что беда может быть в том, что ему надоело. Может, его просто раздражает наша какофония. Поэтому я снова взялась за фонограммы и проанализировала их, исходя из законов музыки.

— Интонация? — спросил Ван.