Миры Пола Андерсона. Том 5

— Это так. А сейчас ты его тоже можешь предугадать? Я имею в виду: ты еще не передумал насчет того кругосветного круиза на паруснике… э-э… с женским экипажем и полным трюмом шампанского?

— Не знаю, — ответил Макларен, слегка удивляясь тому, что мог бы осуществить этот план. — Я думал… А ты помнишь, как мы однажды в космосе разговаривали о плавании под парусами и делились друг с другом своим опытом в этом деле, и ты еще сказал мне, что море — это самое жестокое творение на нашей планете?

— М-м-м-да. Конечно, моим морем была Северная Атлантика. Она воспринималась по-разному.

— Верно. И все же, Дэйв, море не выходит у меня из головы. Теперь я вижу, что ты был прав. Любой океан для нас слишком… велик, древен, ослепителен… слишком красив. — Он обратил свой взгляд на миллиарды солнц Млечного Пути. — И этот черный океан, в котором мы терпим катастрофу, тоже.

— Странно, — сказал Райерсон. — Я считал, что именно под твоим влиянием все больше и больше думаю о море как о… наверное, не как о друге. Но как о надежде и жизни, и… даже не пойму. Знаю только одно: мне бы хотелось, чтобы ты взял меня с собой в тот круиз.

— Непременно, — сказал Макларен. — Я вовсе не имел в виду, что буду бояться теперь воды, стоило мне заглянуть в нее поглубже. И не только в нее — наверное, во все. Шутка сказать, но здесь, на этой планете, у меня временами появляется чувство, которое Сейки называл внутренним видением, интуицией.

— Космос многому учит, — согласился Райерсон. — Мне тоже начало что-то открываться, когда я пришел к выводу, что не Бог зашвырнул меня сюда и что Он не собирается возвращать меня домой — Ему нет до этого дела… Да, так насчет того круиза. Мне бы хотелось поехать с женой, но она догадается о твоих, э-э, спутницах.

— Наверняка, — подтвердил Макларен. — Как это я не подумал? Ты мне так много рассказывал о ней, что я чувствую себя другом семьи. «У меня такое чувство, будто я сам люблю ее».

— Приезжай к нам в гости и будь нам нашим добрым дядюшкой, когда мы устроимся… Черт, я совсем забыл о карантине. Что ж, тогда приезжай к нам на Рам через тридцать лет!

«С моей стороны это просто безрассудство, — подумал про себя Макларен. — Сокрушив меня, небо низринуло меня в детство. То, что у нее прекрасные глаза и волосы, похожие на темный цветок, не означает, что она — та единственная женщина, которую я всегда искал и тоску по которой я много лет пытался заглушить. Просто она — первая женщина после смерти моей матери, которая оказалась человеком.

И поэтому, Тамара, я незаметно подкладываю обратно три четверти своего пайка в общую долю, чтобы твой муж мог с чистым сердцем брать половину этой доли себе. Это то немногое, чем я, никогда тебя не видевший, могу отплатить за то, что ты дала мне».

— Теранги! С тобой все в порядке?

— Что? Да-да, конечно. — Прищурившись, Макларен посмотрел на призрачные очертания стоявшего рядом с ним человека в скафандре. — Прости, старина. Мой ум блуждал далеко отсюда, в одной очень трогательно-прекрасной экспедиции.

— Странная штука, — сказал Райерсон. — Я все чаще и чаще ловлю себя на мысли, что думаю о совершенных пустяках. Взять хотя бы твой круиз. Я действительно хочу пойти с тобой в это плавание, если ты еще не передумал, и мы возьмем с собой то шампанское и будем останавливаться у каждого солнечного острова, и будем наслаждаться жизнью — нам некуда спешить, и чертовски хорошо проведем время. Никогда не ожидал, что… происшедшее с нами… изменит меня подобным образом. А ты ожидал?

— Наверное, нет, — ответил Макларен. — Как тебе сказать… Вообще-то я думал, что ты…

— Знаю. Я считал, что Бог посылает на меня свою кару. Я верил, что сотворенная Им Вселенная должна быть подвластна Его праведному гневу. А сейчас я побывал по ту сторону Судного дня. Здесь, на этой кошмарной земле. И тем не менее даже не знаю почему, но тот же самый Бог, который воспламенил эту новую звезду, равным образом счел нужным… сотворить вино на свадьбе в Кане.

Макларен спросил себя, а не пожалеет ли потом парень о таком откровенном обнажении своих чувств. Возможно, и нет, если откровения будут взаимны. Поэтому он ответил, осторожно подбирая слова:

— Как это ни странно, а может, и вовсе не странно, но мои мысли направились в противоположную сторону. Я не видел настоящих причин, чтобы мне оставаться в живых, разве что быть живым забавнее, чем мертвым. Сейчас я не смог бы перечислить все эти причины. Воспитать детей, узнать что-либо новое о Вселенной, не соглашаться со справедливостью в вольном переложении некоторых коронованных ублюдков… Боюсь, что мои взгляды остались прежними или около того. Перед моими глазами все тот же слепой космос, управляемый теми же слепыми законами. Но неожиданно в нем появился какой-то смысл. Огромный смысл. Космос что-то означает. Что именно, я еще не постиг. Вероятно, никогда и не постигну. Но у меня теперь есть причина, чтобы жить — или умереть, если понадобится. Может, в этом и заключается вся цель жизни, а именно: цель сама по себе. Но надеюсь, что мир от этого покажется мне намного привлекательнее.