Миры Пола Андерсона. Том 8

Я кивнул и прошел в ворота. Вспомогательные здания стояли квадратом вокруг вымощенного двора, в центре которого и располагался собор. Во дворе я увидел нескольких монахов в балахонах с капюшонами, так плотно укрывавших их фигуры и лица, что мужчин едва можно было отличить от женщин. Я вспомнил о том, что нигде в мире ни разу не случалось скандала из-за того, что монахи разных полов у иоаннитов жили вместе. Но, конечно, они не были просто посвященными в сан; они были посвященными. Они годами умерщвляли плоть, тренировали душу, напрягая ум над тем, что их книги называли Божественным откровением, а неверующие — претенциозной чушью, а кое-кто из верующих других церквей — скрытым дьяволизмом…

Да ну их к черту, подумал я, лучше мне заняться своим делом. И не обращать внимания на печальные фигуры, с шорохом скользящие мимо. И постараться не замечать давящую массу собора и голоса поющих, которые становились все громче, заполняя собой ночь. И отвлечься от непонятного страха, доводящего чувства оборотня до болезненной остроты. Да, меня словно кололи иголками, и холод пробегал по ребрам, и странные запахи щекотали нос… Нет, говорил я себе, во всем виноваты легкий туман и неумолчная музыка. Но Валерия — в аду.

Я остановился там, где свет был чуть поярче, и прочел данную мне сторожем листовку. В ней, после вежливого приветствия, перечислялись правила, уже изложенные мне привратником. С обратной стороны находился план центрального нефа собора, и ничего больше — хотя каждому было ясно, что и с южной, и с северной стороны от него располагалось множество помещений, да еще и башня. И не являлось секретом существование подземных этажей. Они использовались для ряда церемоний — по крайней мере часть из них. Но больше о них ничего не говорилось. Однако чем выше продвигался человек по иерархической лестнице, тем больше он узнавал… но лишь адепты могли войти в главное святилище, и лишь они знали, какой в нем заложен смысл.

Я поднялся по ступеням к собору. Два дюжих монаха стояли по обе стороны огромной распахнутой двери. Они не шевельнулись, но их глаза обшарили меня. За дверью располагался длинный вестибюль с низким потолком и белыми стенами; он был совершенно пуст, если не считать купели со святой водой. Ко мне подошла монахиня и указала на левый вход в собственно собор. Вторая, стоявшая возле ящика с надписью «Пожертвования», сверлила меня взглядом до тех пор, пока я не подошел и не опустил в прорезь пару долларов. И все вместе — пение, ладан, пристальные взгляды, ощущение странной неуловимой силы — заставляло меня быть в постоянном напряжении.

Я вошел в боковой неф и обнаружил, что я — один-единственный человек в секции, отгороженной веревками от остального помещения и явно предназначенной для зрителей. Минуту-другую я стоял, пораженный величественным зрелищем, открывшимся мне, а потом сел на скамью. Потом я потратил несколько минут, пытаясь понять смысл убранства собора, но потерпел поражение.

Собор производил странное впечатление. В нем не было никаких украшений, вы видели лишь белую геометрию стен, колонн и сводов, и взгляду не за что было зацепиться… вы словно оказывались в безграничной, бесконечной пустоте. Лишь над алтарем светилось Божье око, и над хорами — Мандала, но оба изображения в густых сумерках казались нереальными и далекими, как луна; а мигающие кое-где огоньки свечей были похожи на звезды. Все внутренние пропорции здания, изгибы, повороты стен, пересечения плоскостей — все служило тому, чтобы создать впечатление бесконечной запутанной огромности. С полдюжины верующих затерялись на скамьях. Эта церковь была создана для того, чтобы человек чувствовал себя здесь ничем.

У алтаря находились священник и два служителя, одетые в белые мантии посвященных. С того места, где я находился, помощники выглядели совсем крошечными, но священник почему-то карликом не казался. Он стоял, широко раскинув руки, — и я вдруг испугался его. Но ведь он вообще не двигался, не молился… просто стоял. Дым ладана наполнил мои легкие. Надо мной звучал монотонный душераздирающий хор. В жизни я не чувствовал себя таким растерянным!

Наконец я заставил себя отвести взгляд от алтаря и принялся рассматривать все вокруг, словно передо мной была вражеская крепость, в которую мне было необходимо проникнуть; впрочем, это действительно было так. Я ощущал, что здесь скрывается враг, и меня не слишком интересовало, виновен ли он в том, что случилось с моей маленькой дочуркой. Но мысль о Вэл пробудила во мне ярость, и отчаянная храбрость вернулась ко мне. Мое ночное зрение не могло здесь помочь: на всем лежали защитные чары. Но постепенно я привык к полумраку, и все мои способности обострились до предела.

Сектор, предназначенный для зрителей, был самым дальним от алтаря и располагался в глубине левого нефа. Справа от меня находились ряды сидений, слева — проход вдоль северной стены. Хоры нависали надо мной, как грозовая туча. Впереди, там, где заканчивались скамьи, огромный экран, покрытый загадочными рисунками, укрывал от взгляда большую часть трансепта.