Миры Роберта Хайнлайна. Книга 21

— Я моюсь каждую неделю! Сами знаете!

— В твоем случае этого недостаточно. Запомни мои слова.

Я запомнила и убедилась, что отец знал, о чем говорит. Когда мне хорошо и я счастлива, от меня пахнет, как от кошки в марте. Но сегодня мне было плохо. Сначала меня напугал мертвец, потом машины своим вяканьем вывели меня из себя — а это дает совсем другой запах. Кошка, которой неохота, может спокойно пройти через целое сборище котов, и никто ее даже не заметит. Как не замечали меня.

С моего почившего партнера сняли простыню. Доктор осмотрел труп, не прикасаясь к нему, потом пригляделся повнимательней к жуткой красной луже, в которой тот лежал, нагнулся, понюхал, а потом — у меня мурашки пошли по коже — обмакнул в нее палец и попробовал на вкус.

— Попробуйте вы, Адольф. Послушаем, что вы скажете.

Его коллега (по моему предположению) тоже попробовал на язык кровавую жижу.

— Хейнц.

— Нет, Скиннер.

— При всем моем уважении к вам, доктор Ридпат, вы испортили себе вкус дешевым джином, который поглощаете в больших количествах. В скиннеровском кетчупе соли больше, и это убивает изысканный вкус томата. Вы не чувствуете разницы из-за своих дурных привычек.

— Десять тысяч, доктор Вайскопф? Поровну.

— Будь по-вашему. Как вы думаете, что послужило причиной смерти?

— Не пытайтесь подловить меня, доктор. Причина смерти — это ваша забота.

— Остановка сердца.

— Блестяще, доктор, блестяще. Но отчего оно остановилось?

— В случае судьи Хардейкра вопрос уже несколько лет скорее стоял так: отчего он еще жив? Прежде чем высказать свое мнение, я должен положить его на стол и вскрыть. Может быть, я поторопился. Может быть, окажется, что у него вообще не было сердца.

— Вы хотите его вскрыть для того, чтобы это выяснить, или для того, чтобы он уже наверняка не ожил?

— Что-то здесь шумно. Оформляйте передачу тела, и я отправлю его в морг. — Давайте форму 904, я заполню. Главное, не показывайте эту дохлятину гостям. В гранд-отеле «Август» никто не умирает.

— Доктор Ридпат, я умел улаживать подобные дела, когда вы еще корпели над своим дипломом.

— Уверен, что умели, Адольф. Сыграем после в лаунболл?

— Хорошо, Эрик, спасибо.

— А потом пообедаем. Зенобия будет вас ждать. Я заеду за вами в морг. — Извините, не могу. Иду со своим ассистентом на оргию к мэру.

— Ничего страшного. Зенобия тоже не пропустит первый бал фиесты пойдем все вместе. Так что приводите и ее.

— Не ее, а его.

— Эрик, вас не угнетает собственный цинизм? Он сатир, а не гусыня.

— Тем лучше. Когда на закате начнется фиеста, Зенобия оценит любую галантную фривольность с его стороны — лишь бы кости не поломал.

Из их дурацкой болтовни я уяснила одно: это не Нью-Ливерпуль. В Нью-Ливерпуле не празднуют никакой фиесты — а в местном фестивале, похоже, сочетаются мюнхенский Fasching <масленичный карнавал (нем.)> и карнавал в Рио с легкой примесью тюремного бунта. Итак, это не Нью-Ливерпуль.

Остается определить, что это за город, что за планета, что за год и что за вселенная. А там надо подумать и о себе. Одежда. Деньги. Социальное положение. И как попасть домой. Но я не волновалась. Пока плоть еще не остыла и кишечник работает регулярно, прочие проблемы второстепенны и преходящи.

Двое докторов продолжали вышучивать друг друга, и я вдруг осознала, что еще ни слова не слышала на галакте. И даже на испанге. Они говорили на английском с резким выговором моего детства, а их словарь и идиомы тоже напомнили мне родной Миссури.

Морин, не смеши людей.

Пока лакеи готовились вынести тело (теперь это было просто нечто, завернутое в пыльные покрывала), судебный медик (или коронер?) взял сопроводительную карту, подписанную гостиничным врачом, и они оба собрались уходить. Я остановила местного доктора:

— Доктор Ридпат?

— Да? Что, мисс?

— Меня зовут Морин Джонсон Лонг. Вы служите в этом отеле, не так ли?

— В некотором роде. У меня здесь кабинет, и я лечу гостей отеля, когда необходимо. Вам нужно на прием? Я тороплюсь.

— Только один вопрос, доктор. Как в этом отеле можно связаться с кем-нибудь из плоти и крови? Мне отвечают одни только болваны-роботы, а я здесь, видите ли, без одежды и без денег. Доктор пожал плечами:

— Кто-нибудь непременно явится, как только я доложу о смерти судьи Хардейкра. Беспокоитесь о своем гонораре? Почему бы вам не позвонить в агентство, которое вас к нему отправило? У судьи там, я думаю, открыт текущий счет.

— Но, доктор, я не проститутка — хотя этот вывод, наверное, напрашивается сам собой.

Он так высоко вздернул правую бровь, что зачес надо лбом дрогнул, и заговорил о другом:

— Какой красивый котик.

Я не сразу поняла, что это относится к моему четвероногому спутнику.

Котик он, безусловно, красивый — огненно-рыжий котище (под цвет моих волос) в яркую тигровую полоску. Им восхищаются не в первой вселенной.

— Спасибо, сэр. Его зовут Пиксель, он кот-путешественник. Пиксель, это доктор Ридпат.

Доктор поднес палец к розовому кошачьему носику:

— Здорово, Пиксель.