Миры Роджера Желязны. Том 15

— Много христиан? И ты разбудил меня только из-за этого?

— Похоже, они не собираются убираться. Они стали лагерем, будто для осады.

— Опять надоедают своими требованиями?

— Как обычно: чтобы мы вышли и сражались.

— Тогда зачем же ты разбудил меня?

— С ними тамплиеры.

— А! Под предводительством брата Жерара, ты полагаешь?

— Нет, насколько я мог видеть.

— Так, значит, ты смотрел только со стен.

— Это правда. — Молодой человек был близок к замешательству.

Голос шейха Синана приобрел твердость.

— Ступай и посмотри вблизи, и лишь потом зови меня из Тайного Сада.

— Да, мой господин Синан. — Хасан слегка поклонился и вышел.

Бертран дю Шамбор начал подозревать, что его обманули.

На третье утро осады Аламута он стоял перед своим шатром. Красные лучи восходящего солнца показались в расселине горы и осветили усеченный утес, возвышающийся перед ним. Свет окрасил серые камни в цвета осенних листьев, которыми полны в это время года долины Орлеана. Утес незаметно переходил в крепостные стены. Только очень острый глаз мог заметить, где желобки покрытого эрозией камня переходят в штриховку каменной кладки.

Если считать гору за основание крепости, то высота ее стен была более двухсот футов. У Бертрана не было ни лестниц, ни крюков, ни веревок, чтобы взобраться на стены.

А даже если бы они и были, ни один человек не смог бы вскарабкаться на такую высоту, когда сверху летят стрелы и сыплются камни.

Остроконечные палатки лагеря были еще в тени, в глубокой расселине между Аламутом и противоположной горой. По ней шла единственная дорога к крепости, по крайней мере единственная, которую можно было видеть и о которой можно было говорить, и слабой струйкой тек ручей. Этот ручей мог питать колодцы внутри крепости. Между дорогой и водой, стиснутые скалами, разместились палатки воинов и коновязи.

Бертрану понадобилось полтора дня, чтобы убедить своих рекрутов в том, что они должны пить и брать воду выше по течению, а мыться и облегчаться ниже.

Некоторые из них до сих пор не беспокоились об этом. Хотя это и были основы воинского искусства.

Список того, что Бертран не мог сделать, был длиннее, чем список его возможностей.

Он не мог построить осадные машины. Не только из-за того, что здесь не было места для их постройки, как не было места и для маневра, но главное — здесь не было дерева и невозможно было купить его за сирийские динары. В этой стране вооруженные христианские воины на конях были дороги, но простые доски и брусья были еще дороже.

Он не мог начать общий штурм. Дорога, ведущая к крепости, извивалась: сначала на север, потом на юг, затем снова на север… И за каждым поворотом ожидали сарацины. Перед поворотом склон холма под дорогой они превращали в крутой обрыв, а склон над дорогой защищали стеной камней. Так что оставался очень узкий проход, достаточный лишь для того, чтобы рядом могли проехать два вооруженных всадника. В ста шагах от каждого такого прохода располагался отряд сарацинских стрелков. Они пили охлажденные соки, ели фрукты и сладости и посылали стрелы в прорези шлемов тех христиан, которые пытались проехать.

Он не мог пройти через страну, где каждый поворот перегорожен. За сотни лет войны сарацины так поработали над скалами, что даже швейцарский пастух дважды подумает о восхождении. Воины Бертрана хорошо дрались верхом, хотя могли бы, ради славы, карабкаться на стены с помощью лестниц или передвижных башен. Но они никогда не согласились бы на медленную, методичную осаду с кирками и лопатами, с канатами и механизмами против неприятеля, который швыряет камни и осыпает штурмующих стрелами. Бертран рассчитал, что из каждых десяти, кто пойдет на штурм, лишь двое смогут достичь ворот цитадели. То же мог просчитать и каждый его воин и отказаться от платы.

Он не мог вести осаду по всем правилам, так как не было возможности контролировать все пути в крепость. Невозможно было узнать, страдает ли неприятель от голода и столкнется ли он с этой проблемой в течение года или будет смеяться над ним с высоты стен.

Он не мог найти другой путь в крепость. Если туда и ведет какой-нибудь тайный ход, то узнать это можно было, лишь расспросив местных жителей, которые все были сарацинами. За золото они могли бы ему кое-что рассказать, а затем вывести его прямо под стрелы защитников, особенно ночью.

Он не мог знать состояние умов в стане неприятеля — ключевой момент для всякой осады. Можно было лишь предполагать, что шейх Синан и его гашишиины не слишком-то озабочены присутствием христиан в долине.

Так думал Бертран дю Шамбор на третье утро осады, сидя в своем шатре и считая деньги и дни. Его люди были вполне довольны, кормя лошадей, точа клинки, смазывая маслом кольчуги и поедая свой рацион. Они будут делать это, пока не выйдут все продовольствие и динары, а потом уйдут.

И что тогда?

Первый человек умер ночью. Бертран и его хирург поспорили относительно времени его смерти. Врач отмечал черноту крови вокруг раны на шее Торвальда де Харфлера, окостенелость его конечностей, пурпурную темноту ляжек и ягодиц, которую врач объяснял просачиванием крови.