Миры Роджера Желязны. Том 17

Ее пренебрежительный круговой жест обозначал, что девушка невысокого мнения о жилище-лаборатории, пусть оно и вполне приспособлено к работе ученого.

— Я никогда не мечтал о стяжании богатства, — ответил Фауст. — Моим сокровищем всегда было знание, я был занят поисками философского камня, который есть не что иное, как способ обрести мудрость, а не претворять любое вещество в золото, как полагают невежды.

— Понимаю, — кивнула Маргарита. — Но позволь спросить, какой с этого навар?

— Что ты хочешь сказать?

— Ну, ежели люди чего делают, так обязательно не за так, а с целью получить чего-нибудь. Разве ты не замечал? Ежели крестьяне выращивают зерно, так это чтоб не умереть с голоду. Ежели солдаты идут на войну, так это чтоб потом был мир. А во время битвы солдат убивает не потому, что ему нравится людей дырявить, а чтоб его самого не убили. Человека не зря честят ленивой тварью — прежде чем хоть пальцем пошевелить, он всегда кумекает: а что я буду с этого иметь?

— Благословенное дитя мое, — промолвил Фауст, — устами твоего простодушия невольно говорит большая мудрость, ибо ты ненароком подняла вопрос изрядной философской важности. Итак, ты спрашиваешь, в чем состоит конечная цель, или смысл, моего поиска абсолютной мудрости?

— Ах, мне бы уметь так учено говорить! — вздохнула Маргарита.

Фауст усмехнулся:

— Познание, мудрость суть самодостаточные цели и не требуют обещания какого-либо «навара» в будущем, если использовать твое своеобразное, но милое словцо.

— В таком случае отчего ты так сердишься на этого самозванца? Пусть себе крадет твою награду, ты волен продолжать гоняться за своим знайством.

— Хм… — только и мог ответить Фауст.

— Что ты собирался делать, — продолжала допрос девушка, — когда поймешь, что стал достаточно мудрым?

— Постараюсь стать еще мудрее.

— А когда постигнешь всю премудрость мира, тогда что?

Фауст на мгновение-другое задумался, затем произнес:

— Когда ты собрал весь мед мудрости, которая тебе потребна, тогда ты подготовлен насладиться тем, что дают чувства, под коими наслаждениями я разумею вкусные яства, купание, добрый сон, правильное пищеварение, услады плотской любви, лицезрение волшебства закатного неба и так далее и так далее. Однако мы, философы, полагаем, что подобное ублажение собственных чувств есть суета сует.

— Суета не суета, — возразила Маргарита, — а после того как ты достиг вершин премудрости, какую другую награду тебе могут предоставить? Высокочтимый доктор Фауст, человек состоит из души и тела. Когда мы насытили душу, самое время насытить и тело.

— Есть, конечно, и вера, — сказал Фауст. — Некоторые даже полагают, что религиозное чувство самодостаточно. Я к таким не отношусь; покорное приятие дарованного сверху знания, жизнь в согласии с набором некритически воспринятых догм — по мне, все это ущемляет и ограничивает дух вольного исследования, который диктует все подвергать сомнению, полагаться только на свой разум и на свои суждения, отметая те предрассудки, что суеверные церковники норовят навязать.

Собственные слова привели Фауста в столь возбужденное состояние, что он вскочил с кровати, набросил на голое тело докторскую мантию и стал прохаживаться взад и вперед по комнате, размышляя вслух.

— Говоря по правде, настоящий философ силится обрести некое во всех отношениях совершенное мгновение. Он мечтает достичь такого восхитительного момента бытия, когда ему захочется вскричать: «Остановись, мгновение, ты прекрасно!» Если кто-нибудь — человек ли, черт ли — в силах одарить меня таким мгновением, я готов продать ему свою бессмертную душу. Несомненно, Мефистофель являлся, дабы переговорить о подобного рода сделке. Он пришел с неким конкретным предложением. И это было незаурядное предложение, далекоидущее предложение, в противном случае зачем бы Мефистофелю начинать с такой хлопотной вещи, как мое омоложение, то бишь я имею в виду омоложение того поганого самозванца. Будь я проклят, если демон не намеревается показать тому типу все чудеса мира, как видимого, так и невидимого, а также, несомненно, дать возможность купаться в роскоши — потому что уж такова тактика дьявольских сил, которые, судя по всему, никак не способны сообразить, что человека может сбить с праведного пути приманка даже куда меньшая, нежели обольстительная женщина. Соблазнить любого — плевое дело; достаточно малейшего намека, стоит только пальцем поманить, а человек уж и кинулся в пропасть греха. Но я отвлекся от темы. Итак, меня подло обчистили! Разве не в том состояло величие Фауста, что он ведал — наступит благословенный день, когда темные силы наконец выйдут на него! Уразумела, Марго? Мне наконец подвернулся случай сыграть по-крупному с судьбой, и этот случай безвозвратно уплыл!

— Ты обязан сделать так, чтобы это не сошло им с рук! — вскричала Маргарита.

— Будь уверена, я им покажу, где раки зимуют! — взревел Фауст в ответ. Однако уже через секунду он сник и прибавил тише: — Но что я могу предпринять? Где теперь Мефистофель и треклятый самозванец? Ищи ветра в поле!