— Да уж, олицетворением здоровья меня никак не назовешь. Врачи, конечно, правы. Достаточно на меня взглянуть, чтобы понять, какая я развалина. Веселого в моем положении мало. Они что ни день спасают меня от смерти, но разве это жизнь? А, плевать!.. Легкое недомогание завтра утром — терпимая цена за бокал крепкого бурбона со льдом! От этого я не умру. — Он снова хихикнул и нервно передернул плечами. — А если и умру, это, в конце концов, мое личное дело, Ну что, по рукам?
— По рукам. — Я кивнул и вставил карточку в щель. — Собственно, мы не совершаем ничего противозаконного. Вы вправе сами решать, что для вас важнее — здоровье или…
— Закажите двойной, — попросил старик.
Я подал ему бокал. Он сделал солидный глоток, перевел дух. Поставил бокал на стол, пошарил в кармане пиджака и достал сигареты.
— Это мне тоже запрещено, — сказал он, закуривая.
С минуту мы сидели молча, размышляя каждый о своем. Меня удивляло, что я не сержусь на него, хотя он и нарушил мое уединение. Мне было искренне жаль старика. Как его зовут?.. Блэк? Вот уж кому действительно не позавидуешь. Он знал, что скоро умрет, и поэтому под любым предлогом стремился хотя бы ненадолго покинуть больничные стены. Да, старик готов был обратиться к первому встречному с просьбой заказать ему выпивку, но ведь других радостей, кроме как пропустить стаканчик-другой, у него уже не осталось.
В то же время во мне нарастала странная уверенность, что в моем сочувствии он вовсе не нуждается. Его лицо, несмотря на глубокие морщины, дышало внутренней силой и даже какой-то дерзостью, в темных глазах светился ум, а движения рук, покрытых старческими пигментными пятнами, были на удивление энергичны. И вот еще что приводило меня в замешательство: я был убежден, что никогда прежде не видел этого человека, и все же меня не покидало чувство, что встреча наша не случайна.
— Что это там у вас? — Я проследил за его взглядом и только тогда вспомнил, что забыл спрятать фотографии. — Порнографические открытки?
Я покраснел:
— Что-то вроде этого…
Блэк хмыкнул и потянулся к снимкам, но на полпути его рука остановилась, он вопросительно посмотрел на меня.
— Можно взглянуть?
Я подвинул к нему фотографии. Сжав губы, старик долго их рассматривал. Его кустистые брови сдвинулись к переносице, голова склонилась набок. Затем он улыбнулся и положил снимки на стол.
— Да, красиво, — сказал он задумчиво. — Очень красиво, — и добавил изменившимся голосом: — Увидеть Землю — и умереть.
— Простите, не понял?
— Была такая поговорка в глубокой древности: «Увидеть Венецию — и умереть». «Увидеть Неаполь — и умереть». «Увидеть Ирландию — и умереть». Людям свойственно думать, что для чужеземца побывать в том месте, где они живут, событие величайшей важности. Но в моем возрасте становишься космополитом. Я благодарен вам за то, что вы дали мне взглянуть на эти фотографии. — Голос его зазвучал звонче. — Они разбудили во мне воспоминания о днях моей юности… о самых счастливых днях!
Блэк еще раз отхлебнул из бокала. Я глядел на него с изумлением. Он уже не казался мне таким тщедушным, как в начале нашего разговора, и держался гораздо прямее, и даже словно помолодел. Интересно, как это у него получалось?
Я не вытерпел и спросил:
— Сколько же вам лет, мистер Блэк?
Он усмехнулся и вынул изо рта сигарету:
— На этот вопрос можно ответить по-разному. Хотя я понял, что вы имеете в виду. Да, я действительно видел Землю не на фотографиях. Я помню время, когда Дома еще не было.
— Но этого не может быть… Это просто физически невозможно!
Блэк со вздохом пожал плечами.
— Может, ты и прав, Ланж, — сказал он и одним глотком допил виски. — Впрочем, это не имеет значения.
Я тоже допил свой джин, поставил бокал на стол рядом с фотографиями.
— Откуда вы знаете мое имя? Он сунул руку в карман:
— Я ведь тебе что-то должен, не так ли?
Но достал он из кармана отнюдь не бумажник…
— Увидеть Землю… — сказал Блэк. — A rivederci. И тут я почувствовал, что в мое сердце вошла пуля.
Глава 2
«Что это?.. Как же это?..»
Музыка, как вихрь, закружила меня, разноцветные огни мигали все быстрее, — пора было и мне вступать со своим кларнетом.
Я все же удержался на ногах, все же вступил вовремя.
А когда закончил, слушатели еще несколько мгновений пребывали в безмолвном восхищении и лишь потом разразились овациями. Я поклонился, колени мои тряслись.
Потом свет на сцене погас и я вместе с остальными оркестрантами покинул зал. В коридоре Мартин догнал меня, хлопнул по плечу. Приземистый, уже начинающий полнеть, лысый, с бледно-голубыми водянистыми глазами на отечном лице, Мартин был классным тромбонистом и душой нашего оркестра.
— Что с тобой приключилось, там, на сцене? — спросил он.
— Что-то с желудком, — объяснил я. — Должно быть, съел какую-нибудь гадость. Так скрутило, не продохнуть…
— А сейчас как ты себя чувствуешь?
— Спасибо, лучше.
— Будем надеяться, что это не язва. С ней, знаешь ли, шутки плохи. Очень больно?
— Ничего, пройдет.
— Правильно, главное — на этом не зацикливаться.
Я кивнул.
— До завтра.
— До завтра.