Миры Урсулы Ле Гуин. Том 11

Она оделась, застелила постель и спустилась в столовую. Завтрак был вкусный, однако у нее совершенно пропал аппетит после того проклятого инсульта. Она выпила две чашки чая из трав, но даже персик доесть не смогла. Как же она любила персики в детстве! Украсть готова была! А в крепости… О Господи, это наконец прекратится или нет! Лайя улыбалась, отвечала на приветствия и заботливые вопросы друзей, ласково смотрела на громадного Аэви, который сегодня дежурил в столовой. Именно он соблазнил ее персиком: «Посмотри-ка, что я для тебя приберег!» — и разве она могла отказаться? Это правда, фрукты она всегда любила, и ей всегда их не хватало. Однажды, когда ей было лет шесть, она стащила персик с тележки зеленщика на Речной улице. А сейчас ей просто кусок в горло не шел, и к тому же все вокруг говорили без умолку. Новости из Тху! Там настоящая революция! Лайя хотела было несколько охладить пыл своих более молодых собеседников — она устала от этих вспышек чрезмерного энтузиазма, — однако, прочитав материал в газете и уловив нечто особенное между строк, подумала со странным чувством глубокой, но холодной уверенности: «А почему бы, собственно, и нет? Что ж, вот и произошел взрыв. И именно в Тху. И Революция достигнет цели сперва там, а не здесь». Словно имеет значение, где она победит в первую очередь! Все равно скоро все государства исчезнут. Однако значение, видимо, это все-таки имело — она вся похолодела и опечалилась, завидуя жителям Тху. Господи, вот еще глупости! Лайя довольно мало участвовала в общих возбужденных разговорах и вскоре встала из-за стола. Оказавшись у себя в комнате, она пожалела о проявленном равнодушии, однако разделить с ними их восторг не могла. Честно говоря, она была уже как бы вне всего этого. Не так-то легко, оправдывалась она перед собой, с трудом карабкаясь по лестнице, признать, что ты выпал из революционного процесса, если находился в самом его центре в течение полувека! Так, теперь она еще и хнычет!

Проблему лестницы и жалость к себе она оставила за дверями собственной комнаты. Комната у нее была хорошая, и хорошо было побыть одной. Ей сразу стало значительно легче. Несмотря на то, что не совсем справедливо ей одной жить в большой комнате. Ребятишки на чердаке живут в таких комнатах впятером. Желающих жить в Доме Одонийцев всегда значительно больше, чем там можно как следует поселить. Она пользуется такими удобствами только потому, что стара и перенесла инсульт. Ну и еще, возможно, потому, что она — Одо. Если бы она была простой старухой, пусть даже перенесшей инсульт, вряд ли она бы получила такую комнату, верно? Скорее всего так. А впрочем, кому, черт возьми, приятно жить вместе с выжившей из ума старухой? Трудно сказать, что тут главная причина. Фаворитизм, элитарность, поклонение вождям — все это потихоньку возвращается, выползает из каждой щели. Впрочем, она и не надеялась увидеть на своем веку, как это будет вырвано с корнем; даже через поколение — вряд ли. Лишь Время способно принести столь великие перемены. А пока что… у нее хорошая, большая, солнечная комната, и ей, выжившей из ума старухе, которая начала Всемирную Революцию, здесь хорошо и удобно.

Через час должен прийти ее секретарь; он поможет справиться с сегодняшними делами. Лайя прошаркала через всю комнату к письменному столу; красивый, большой стол был подарком ей от синдиката столяров-краснодеревщиков Нио. Кто-то из них однажды услышал ее замечание о том, что она всю жизнь мечтала только об одном предмете мебели — хорошем письменном столе со множеством ящиков и просторной столешницей… Вот безобразие! Весь стол буквально завален бумагами! И к каждой прикреплена записочка, написанная мелким четким почерком Нои: «Срочно»; «Северные провинции»; «Проконсультироваться по радиотелеграфу».

У нее-то почерк совершенно переменился после гибели Асьео. Странно, если подумать. В конце концов, уже через пять лет после этого она закончила «Аналогию». И написала невероятное количество писем, которые два года тайком переправлял для нее тот высокий охранник с серыми водянистыми глазами — как его звали? а впрочем, неважно! «Письма из тюрьмы» — так они теперь называются; эта книга переиздавалась более десяти раз. Чушь! Ее и до сих пор уверяют, что письма эти «исполнены духовной силы» — что, на самом деле, свидетельствует о том, что она без зазрения совести лгала себе самой, когда их писала, лишь бы не пасть духом! Однако и письма, и «Аналогия», безусловно самая солидная и умная из ее книг, — все это написано в крепости Дрио, в одиночной камере, уже после смерти Асьео. Ей же нужно было что-то делать, а в крепости позволялось иметь бумагу и ручку… И все это написано торопливым дрожащим почерком, который всегда казался ей чужим — ведь когда-то почерк у нее был округлый, аккуратный, таким в сорок пять лет ею была написана работа «Общество без правительства». В тот карьер Асьео унес с собой не только жажду и томление ее тела и духа, но и ее ясный, четкий, красивый почерк.

Зато он оставил ей Революцию.