Миры Урсулы Ле Гуин. Том 12

— На свадьбу приготовят сладкий рис, — добавила Сита и заплакала. — Прощай, белый ослик, — наконец тихо сказала она.

Белый осел искоса посмотрел на нее, затем, не оглядываясь, пошел прочь и вскоре исчез в густой тени под деревьями.

Феникс

Ursula K. Le Guin. «The Phoenix»

Рассказ, 1982 год

Перевод на русский: О. Васант

В городе — гражданская война. Женщина спасает библиотекаря, не давшего огню сжечь книги, которые он хранил. Он слишком долго дышал дымом, и теперь практически не может говорить, и она не знает кто он, на чьей стороне и во что он верит.

…

Радио на комоде зашипело, как кипящая кислота, и сквозь хрипы помех пробился голос, хвастливо вещающий о новых победах.

— Мясники! — взорвалась она в ответ диктору. — Лгуны, убийцы и сволочи!

В глазах библиотекаря мелькнуло нечто такое, что заставило ее мгновенно присмиреть, — словно цепь, тянущая назад к будке разбрехавшуюся попусту собаку.

— Но вы же не партизан!

Библиотекарь не ответил. Но даже будь он способен говорить, он все равно промолчал бы.

Она убрала звук радио до минимума (выключать его совсем никто не решался, чтобы не пропустить сообщения о последнем штурме и окончательной развязке) и подошла поближе к кровати библиотекаря. Она уже успела досконально изучить это круглое, нездорово-желтое лицо, эти темные глаза с испещренными красными прожилками белками, эти черные волосы, кудрявившиеся на голове, на груди и торчащие из-под мышек, эти покрытые темными жесткими волосками руки, ноги и даже пальцы. На протяжении тридцати часов она нянчилась с этим коренастым, истрепанным жестокой болезнью, потным телом, пытаясь облегчить его страдания, — тех тридцати часов, пока город бился в агонии, сдавая улицу за улицей, нерв за нервом, но все еще насыщая радиоэфир бодрыми, тонущими в треске помех рапортами, содержание которых менялось от пропагандистского вранья до беспардонной лжи.

— И не пытайтесь меня в этом уверить! — крикнула она в ответ на его молчание. — Вы не с ними. Вы против них.

Не издав ни звука, при помощи самой скупой мимики он выразил свое несогласие.

— Но я же вас видела! Видела в деле! Вы заперли библиотеку. Как вы думаете, с чего это я вожусь здесь с вами? Вам что, в голову прийти не может, что я могла пойти и на другую сторону улицы, чтобы помогать им?

Короткий презрительный смешок — и она была вознаграждена все тем же молчанием. Радио издало пронзительный писк, и послышался голос, тщетно пытающийся прорваться сквозь помехи. Она села в ногах кровати, так, чтобы быть в самом центре поля зрения лежащего без движения библиотекаря.

— Я знаю вас уже около двух лет. Окна моей второй комнаты выходят в парк. Прямо напротив библиотеки. Я сотни раз наблюдала, как вы ее открывали по утрам. И вдруг я вижу, что вы запираете дверь в два часа дня. Вижу, как вы, выйдя из подъезда, почти бегом мчитесь к чугунным воротам. С чего бы такая спешка? Но тут я услышала шум подъезжающих машин и этих чертовых мотоциклов. Я тут же задернула шторы. Но от окна не отошла и стала подсматривать в щелочку. Странно, правда? Раньше я поклялась бы всеми святыми, что, услышав их так близко, я бы от ужаса в ту же секунду забилась под кровать. Но они пришли — а я стою у окна и смотрю на них в щелку между занавесками. Словно это спектакль!

Но, говоря так, она несколько погрешила против истины. На самом деле, выглядывая из-за штор и трясясь от неконтролируемого страха, она мысленно прикидывала свои возможности. Может, именно в этот момент в ней зародилось то чувство, которое в дальнейшем подтолкнуло ее ко всем этим столь неожиданным для нее самой действиям?