Миры Урсулы Ле Гуин. Том 6

Первым делом я записала по памяти несколько строф из «Аркамье», чтобы женщины могли заучить их и не ждать, пока кто-нибудь из мужчин, которых тут называли «священниками», начнет «петь слово». Затем попросила свою подругу Сеуги рассказать, как в детстве она встретилась на болотах с дикой кошкой, записала историю и, озаглавив ее «Болотный лев, сочинение Аро Сеуги», прочитала вслух в компании автора и других женщин. Те пришли в изумление и долго смеялись, а Сеуги плакала и, не находя от волнения слов, трепетно касалась пальцами написанных строк.

Вождь деревни, его помощники, надсмотрщики и почетные сыновья относились к нашим занятиям с подозрением и недоброжелательством, однако запретить не порывались. Вскоре руководство провинции Йотеббер сообщило, что организовывает сельские школы, в которых деревенским детям предстояло проводить по полгода. Мужчины Хагайота восприняли это известие с энтузиазмом, поскольку понимали, что грамотному человеку легче найти свое место под солнцем.

Ко мне явился Избранный сын, большой, рыхлый, бледнокожий человек, потерявший на войне один глаз. На нем был долгополый плотный сюртук, напоминавший те одеяния, что триста лет назад носили хозяева на Уэреле.

Он сказал, что отныне я должна учить только мальчиков.

Я ответила, что буду учить всех детей, которые изъявят желание, или никого.

— Девочки не хотят учиться, — возразил он.

— Хотят. В мой класс записались четырнадцать девочек. И восемь мальчиков. Ты хочешь сказать, что девочки не должны знать религию, Избранный сын?

Наступила пауза.

— Они должны изучать житие Туал Милосердной, — наконец ответил он.

— Я напишу для них житие Туал, — тут же предложила я.

И он с достоинством удалился.

Я не испытала большого удовлетворения от этой победы. Но по крайней мере преподавание можно было продолжать.

Туалтак постоянно уговаривала меня сбежать и отправиться в город, что стоял ниже по течению реки. Будучи непривычной к простой пище, она очень исхудала и без конца повторяла, что ненавидит свою работу и товарок.

— Тебе хорошо, ты выросла на этих плантациях, — говорила она. — А я никогда не была такой, моя мать арендница, мы жили в прекрасной квартире на улице Хаба, и в нашей лаборатории я считалась самой способной. — Ей никак не удавалось смириться со своей потерей.

Порой я прислушивалась к ее разговорам и пыталась припомнить, как выглядели карты Йеове в оставленных мною книгах. Я вспоминала большую реку Йот, которая брала начало в глубинах материка и через три тысячи километров впадала в Южное море. Но в какой точке ее протяженности находимся мы, как далеко от дельты расположен Йотеббер? Между Хагайотом и городом могут лежать еще сотни таких же деревень.

— Тебя когда-нибудь насиловали? — спросила я как-то Туалтак.

Та оскорбилась:

— Я арендница, а не «расхожая женщина».

— А вот я два года была «расхожей женщиной», — сказала я. — И если бы это случилось вновь, я бы убила насильника или покончила с собой. Думаю, что две одинокие уэрелианки запросто могут стать жертвами насилия. Я не могу бежать с тобой, Туалтак.

— Здесь это невозможно! — вскричала она с таким отчаянием, что горло у меня перехватило и я сама чуть не заплакала.

— Может быть, когда откроются школы… и тут появятся люди из города, тогда… — Все, что я могла предложить ей — да и себе тоже — это надеяться. — Если в нынешнем году будет хороший урожай, мы получим наши деньги и сможем сесть на поезд…

Нам в самом деле оставалось только надеяться. Проблема заключалась в том, что деньги хранились у вождя и его команды, в каменной хижине, которую те называли Банком Хагайота. У каждого из нас имелся счет, и Главный банкир аккуратно вел их реестр. Но ни женщины, ни дети не имели права снимать деньги со своего счета. Взамен мы получали нечто вроде расписок — глиняные черепки с выдавленным росчерком Главного банкира, и с их помощью могли приобретать изделия, изготовлением которых занимались деревенские: одежду, сандалии, инструменты, бусы, рисовое пиво. Нам говорили, что наши деньги находятся в безопасности. Я вспоминала хромого старика из Шомеке, который, подпрыгивая от счастья, кричал: «Господи, деньги в банке! Деньги в банке!»

Еще до нашего появления деревенские женщины возмущались существующей системой. Теперь к ним прибавились еще девять женщин.

Как-то вечером я спросила свою подругу Сеуги, волосы которой были такими же светлыми, как и кожа:

— Ты знаешь, что произошло в том месте, которое называлось Надами?

— Да, — ответила она. — Женщины распахнули двери к свободе. Они поднялись против надсмотрщиков, и вслед за ними восстали и мужчины. Но им было нужно оружие. И тогда одна женщина прокралась ночью к сейфу хозяина и украла ключи, которыми открыла арсенал, где надсмотрщики хранили ружья и патроны. Вооружившись, рабы свергли власть корпораций и объявили поселение Надами свободным.

— Эту историю рассказывают и на Уэреле, — сказала я. — Даже там женщины вспоминают Надами, где их сестры начали дело Освобождения. Говорят о ней и мужчины. А тут мужчины рассказывают о Надами? Известна ли им эта история?