Миры Урсулы Ле Гуин. Том 9

Самое страшное — Великий Мор отнюдь не предотвратил всемирную бойню. Напротив, бои на Ближнем Востоке приобрели куда большую ожесточенность, чем в предыдущем варианте реальности. Соединенные Штаты втянулись в конфликт, решительно помогая израильско-египетскому альянсу новейшим вооружением и «военными советниками» в немалом числе. Ситуацию уравновесил Китай, выступивший на ирано-иракской стороне. Правда, своих солдат Китай пока берег, но во множестве отправлял в зону боев новобранцев из Тибета, Северной Кореи, Вьетнама и Монголии. Россия вместе с Индией с превеликим трудом придерживались пока нейтралитета, но нынче, после вмешательства в конфликт на стороне Ирана афганцев и далекой Бразилии, когда израильтяне со дня на день ожидали подмоги от Пакистана, перепуганная Индия могла не устоять и объединиться с Китаем. В свою очередь СССР вынужден был бы тогда выступить на стороне США. Это создало бы своеобразный ядерный паритет — по шесть ядерных держав на каждой из противостоящих сторон. Предугадать исход возможным не представлялось. Тем временем Иерусалим уже лежал в руинах, гражданское население Ирака и Саудовской Аравии пряталось в землянках от танков и самолетов, сеющих в воздухе огонь, а в воде холеру, чудом же уцелевшие детишки выбирались из разрушенных нор, ослепленные напалмом.

«Резня в Йоханнесбурге не прекращается!» — заметил Орр аршинный заголовок на угловой газетной витрине. Уже годы минули со времен Переворота, а в Южной Африке все никак не угомонятся. До чего все-таки кровожаден человек…

Теплый кисловатый дождик увлажнял шевелюру, пока Орр одолевал холмистую часть своего маршрута.

В кабинете с распахнутым в теплую сырость большим угловым окном Орр взмолился:

— Прошу вас, доктор Хабер, не пользуйтесь больше моими снами! Ведь все равно ни черта путного не выходит. Все становится только хуже и хуже. И я хочу выздороветь, наконец!

— Чудесно, Джордж! Главная предпосылка выздоровления — горячее желание пациента.

— Вы не ответили мне.

Хабер, здоровенный такой мужик, выскальзывал, точно луковица из-под ножа новичка-кулинара, сопротивляясь слой за слоем: слой характера, слой убеждений, слой аргументов и так без конца и края — до сердцевины не добраться. Зацепиться не за что, негде остановиться и сказать: вот оно! Здесь! Одни только осклизлые защитные оболочки…

— Вы используете мои эффективные сны, чтобы изменять реальность. И не хотите признаться. Почему?

— Это вам, Джордж, следует признать, что вопросы, которые вы задаете, резонны лишь с одной точки зрения — вашей, а не моей. С моей — на них и вовсе нет ответа. Мы с вами не можем воспринимать реальность одинаково.

— Но ведь кое-что все же совпадает? Иначе вообще мы не смогли бы и разговаривать.

— К счастью, да. Но этого подобия для ответов на все ваши вопросы недостаточно. Пока недостаточно.

— Почему-то на ваши я отвечать могу… И отвечаю… В любом случае послушайте! Вы не можете продолжать это, так нельзя, вы не вправе вмешиваться в ход вещей.

— Джордж, вы произносите это прямо-таки как некий нравственный императив, тоном проповедника. — Теребя бородку, доктор одарил собеседника преувеличенно сердечной улыбкой. — Но взгляните фактам в лицо, Джордж, разве не главная цель мужчины испокон веков — созидать вещи, изменять вещи, управлять ходом вещей? И улучшать в результате мир вокруг себя?

— Нет! Неправда!

— Так в чем же тогда цель, по-вашему?

— Не знаю. У вещей нет предназначения, и Вселенную нельзя разъять, как труп, как механизм, каждая деталь которого имеет определенную функцию. В чем, по-вашему, функция галактик? Не знаю, имеет ли какую-то цель вся наша жизнь, но думаю, что это не столь уж важно. А вот что действительно важно, так это то, что мы в ней, мы являемся частью жизни. Словно нитка в одежде, словно былинка в поле. Есть жизнь, и в ней есть мы. И все, что ни делает человек, — это лишь легкий ветерок по траве.

Возникла непродолжительная пауза, и когда Хабер сформулировал наконец свой ответный аргумент, тон его несколько переменился. Сердечность увещеваний уступила место прохладе, близкой к презрению:

— Даже странно слышать такое, столь пассивную точку зрения, из уст человека, выросшего в условиях прагматичного иудейско-христианского Запада. Прямо-таки настоящий буддизм. Может, вам доводилось штудировать восточную эзотерику, Джордж? Или увлекаться мистическими учениями? — В финальном вопросе, насквозь риторическом, звучал уже неприкрытый сарказм.

— Нет. И ничего в них не смыслю. Зато знаю, что неразумно испытывать на прочность порядок вещей, насиловать природу. Не поможет. Человечество совершает эту ошибку, все время одну и ту же, уже сотни лет. Вы видели… видели, что стряслось вчера?

Непроницаемо темный взгляд в упор:

— А что же такое стряслось вчера, Джордж?

Нет выхода. Выхода нет.

На сей раз, чтобы снизить у пациента сопротивление гипнозу, Хабер избрал пентотал натрия. И снова Орр покорился, вяло наблюдая за иглой, жалящей его в вену. А что оставалось? Какой выбор? Выбирать самому Орру никогда и ничего не доводилось. Разве что во сне?