У подножия гор нам пришлось оставить фургоны. Бун предостерёг нас, что тропа станет чересчур крутой для них. Мы погрузили всё, что могли, на спины лишних лошадей, четвёрки мулов, дюжины коров и наши собственные спины. Мы оставили много провианта, но Бун сообщил, что в Провале мы найдём уйму дичи. И мы её нашли. Мы поднимались по проходу всё выше и выше, по тропе, что четырьмя годами ранее отметил сам Бун. Разломанные останки древних деревьев отмечали тропу, будто кости перебитых огров. Эта дикая местность будоражила моё воображение и я ехал в восхищении перед первопроходцами, которые шли этим путём, миля за милей прорубаясь через лес топорами и факелами.
Дорога извивалась меж зелёных горных склонов, закручиваясь и петляя, но всегда вела на запад, к заходящему солнцу. Нам попадались на глаза бурые медведи, полчища белок, а в ручьях, которые мы пересекали, плавали бобры размером с волка. Я прекратил и пытаться отмечать в уме огромное разнообразие птиц, что порхали между деревьями. Я видел, как синехвостый ястреб пикировал на кролика, а один раз, как белоголовый орлан уставился на нас с соседнего утёса. Каждый день мой отец, его люди или Бун подстреливали что-нибудь нам в пищу: оленя, лося, голубей, зайцев и других животных, которым у меня не находилось названий. Мы вытаскивали жирную серебряную рыбу из ручьёв и озёр. Это поистине была земля изобилия.
Путешествие было нелёгким, но и в разгар лета оно устойчиво продолжалось. Бун рассказал нам историю зимнего перехода, когда двадцать один первопроходец, мужчины и женщины, насмерть замёрзли на этой тропе. Я подумал об их призраках, преследующих нас ночью вокруг бивачных костров, но к счастью я ни с кем не мог поделиться своими страхами. После целого дня езды и восхождений мы спали, как убитые. Бун и вилланы по очереди несли дозор. Я хотел бы спросить их, кого они высматривали — медведей?… Волков? Каких-то других свирепых тварей, о которых никто не хотел говорить?
На нашу шестую ночь в Провале, я получил ответ на свой непроизнесённый вопрос. Я проснулся от криков сестры и матери, топота мокасинов по земле, лязга металла и безумных боевых кличей туземцев. В слабо горящем костре лежал труп виллана, с глубоко вонзившейся в грудь оперённой стрелой. Отец затащил мать и Миару в глубину сборища скота, когда стрелы осыпали землю и вонзались в окружающие деревья. Стрелы втыкались в живое дерево со смачным «
Мужчины похватали свои ружья, но полуголые туземцы уже выскакивали из тьмы, с глазами, словно лужицы тени. Их смуглые лица были раскрашены красным, как кровь или мертвенно-синим и пучки перьев торчали из их чёрных волос. Белые зубы блестели в свете костра, когда они высоко воздели томагавки и с воплем бросились на наших защитников.
Бун уже вскинуто и зарядил и вскинул ружьё. Я увидел, как он выстрелил в грудь налетевшему туземцу. Дикарь рухнул замертво к его ногам. Бун выхватил томагавк, когда, завывая волком, выскочил другой индеец. Отец позвал меня по имени, но грохот стрельбы заглушил прочие его слова. Я сообразил, что он крикнул: — Пригнись! — Я скорчился за поваленным стволом и наблюдал, заворожённый и потрясённый такой жестокостью.
Туземец глубоко вонзил каменное лезвие своего томагавка в череп виллана. Звук был, словно рубят сырую древесину. Тогда там оказался Бун, воткнув нож убийце в почки и повернув его. Уже два налётчика полегли от его руки. Стрела вылетела от деревьев и попала одному из наших в руку. Он выронил ружьё, которое пытался перезарядить и ещё один вопящий индеец выскочил из темноты. Пистоль Буна громыхнул и живот туземца взорвался. Он с воем упал на землю, где его добил ножом виллан, с всё ещё торчащей из плеча стрелой.
Вылетевшая стрела задела бедро Буна, а ещё две повалили одного из наших мулов. Внутри топорного укрепления из увязанных тюков и перепуганных животных, мой отец загораживал кричащих мать и сестру. Стрела ужалила бревно в двух дюймах от моего подбородка. Я быстро пригнулся, отрываясь от этого кровавого зрелища.
— Их слишком много! — прокричал кто-то.
—
Новый залп стрел вылетел из стены ночи и второй виллан получил одну из них в ногу. Двое были ранены, двое мертвы. Мой отец был слишком занят защитой своих женщин, чтобы присоединиться к Буну и мужчинам. Я вытащил свой маленький ножик из кожаных ножен. Возможно, я сумею помочь.
Но из темноты больше не появлялось туземцев. Последняя стрела воткнулась в древесный ствол с чмокающим звуком. Таинственная тишина пала на поляну.
— Что… — начал было кто-то. Бун шикнул на него.
Все мы лежали или сидели в тишине ещё минуту… или две. Звуки потрескивающего костра и тихие стоны двух раненых мужчин. Слабые всхлипы моей сестры и матери.
Наконец Бун поднялся. — Они исчезли, — сказал он. — Не знаю, почему… но они исчезли.