Мишель

Ничего не последовало. Ветерок пробежал в кустах и стих. На луну наползло облачко, но вскоре скрылось, и снова темные развалины и несколько старых деревьев с громадой Чертова моста за ними были освещены ровным серым светом.

И вдруг из развалин выступила человеческая фигура. Саша ахнула и закрыла рот рукой, а Катя, побелев так, что черные глаза ее словно отделились от лица, чуть шагнула вперед и протянула к фигуре руки.

Мишель с еле заметной усмешкой наблюдал за девушками. Что они теперь скажут?

На миг фигура явила себя почти полностью. Видны были рваные кружева вокруг шеи, унылое длинное лицо с испанской бородкой и обведенные темными кругами глаза, глядевшие с мрачной угрозой. Замогильный голос прошептал:

— Ты звал меня?

— Ай! — завизжала Саша и пустилась бежать.

Катя стояла на месте, точно прикованная. Призрак пошатался немного, а после качнулся назад, и развалины поглотили его.

Катя повернулась к Мишелю с безмолвным вопросом. Мишель пожал плечами, взял ее за холодную руку и повел прочь.

Ему хотелось сказать что-нибудь ехидное, вроде: «Это тебе не хрустальная собачка», — но он понимал, что любые слова разрушат зловещую торжественность момента.

Катя вдруг принялась отчаянно дрожать, всем телом прижимаясь к провожатому. Мишель обнял ее за плечи, с острым наслаждением ощущая их наполненность, теплоту.

— Тихо, тихо, — пробормотал он, мимоходом целуя ее то в висок, то куда-то в ухо. — Ну, Катя… Катюша….

Она, казалось, не замечала того, что он делает. И только возле самого дома она отстранилась — но не затем, чтобы быть подальше от него, а лишь для того, чтобы лучше разглядеть. В темноте, после пережитого, Катерина видела не мальчика-карлу, не юного поэтика с его мятыми стишками о «звездочных» глазах и скорой роковой развязке всех жизненных страстей, — нет, перед ней стоял печальный, таинственно-прекрасный потомок благородного испанского герцога Лерма. Она читала сейчас в лице Мишеля все то, на что так явственно намекали его стихи. Он был почти прекрасен в эти мгновения… и он, должно быть, сильно любил ее!

Губы его дрогнули, глаза на миг сверкнули — невыносимым огнем, — и он проговорил:

— Прощай, Катерина… Помни эту ночь — и никому о ней не сказывай.

Он вырвал свою руку из ее холодных пальцев и убежал. Ночь растворила его…

— Никогда, — прошептала Катя, уставившись в то место, где только что он был.

Ей стало холодно, она обхватила себя руками, запоздало вспоминая прикосновение ладоней Мишеля. И неожиданно поняла: даже загробное явление герцога Лерма было пустяком по сравнению с видением того Мишеля, который только что стоял перед ней, — последнего в роду, отмеченного печатью рока, — гениального…

— Никогда, Мишель, никогда, — твердила Катя. — Не забуду, не предам… брат мой! Истинный брат мой!

* * *

— Юрка, ты здесь?

— Где мне быть? — отозвался недовольный голос.

— Я поесть принес… Совершил кражу, она же похищение со взломом. Лукерья завтра ругаться будет.

— Так тебе и надо.

Юрий зажег свечу. В развалинах старой мыльни он уже обустроил себе небольшое гнездо: постелил одеяло, прилепил две свечки к камню. Когда огонек затеплился, сделалось уютно, точно в спаленке.

— Как есть ты будущий офицер, то готовься к походной жизни заранее, — сказал Мишель, пробираясь среди камней и валяющихся бревен ближе к брату.

Юрий лениво махнул ему рукой. Бороду и круги под глазами, нарисованные углем, он уже вытер, но теперь и рубашка, и руки, да и лицо его были перепачканы.

— Куда ты такими руками есть тянешься? — возмутился Мишель.

— Да ладно тебе, — сказал Юрий. — Как есть я будущий офицер, то и такое лишение, как грязные руки, как-нибудь переживу…

Мишель уселся наконец рядом.

Юрий вытащил из корзины яблоки, целый пирог и целую связку баранок.

— Все, что удалось схватить, — сообщил Мишель, устраиваясь рядом. И тоже взял баранку.

В прожорстве братья друг другу совершенно не уступали, и скоро от похищенного осталось несколько крошек, да и то — лишь тех, что затерялись в складках скатерти.

— Ну, каков я был? — поинтересовался Юрий.

— Ужасен! Прекрасен! — ответил Мишель. — У меня мороз пошел по коже, как в первом отделении «Датского принца».

— Бабушка будет ругаться, как узнает, — задумчиво проговорил Юрий.

— Может, и не узнает…

— Она «Датского принца» ненавидит…

— У ней на то есть основания. Верно ведь, что дед наш отравился, когда был в костюме Могильщика?

Юрий пожал плечами:

— Говорят, так и было…

— «Датский принц» довлеет над нашим семейством, — произнес Мишель. — Но я не стану ради этого страшиться Шекспира или не любить его! В моей будущей пьесе непременно будут Могильщики, целых двое. И тоже погибшая девица, и речь над ее хладным трупом…

— Сперва запиши все это, — сказал Юрий.

— И запишу! — Мишель вскинулся, но тотчас погас. — Непременно запишу, — повторил он, уже спокойнее, тише. И хмыкнул: — Девиц ты напугал изрядно.

— Которую больше?

— Больше, наверное, Сашеньку… Но Катя после того сама ко мне прижималась и вся дрожала.

— Это и была твоя цель? — спросил Юрий. — Чтоб Катя прижималась и дрожала?

Мишель покосился на него:

— Хоть бы и так…