Мишель

На рассвете шестого июля 1840 года Чеченский отряд под командой генерала Галафеева выступил из лагеря под крепостью Грозной: шесть батальонов, 14 орудий и полторы тысячи казаков. Переправившись за Сунжу, он взял путь через ущелье Хан-Калу, — и почти тотчас начались покусывания малых чеченских отрядов: вылетая из-за укрытий, они делали по нескольку выстрелов и исчезали. Их не преследовали.

Добравшись до Урус-Мартана, Галафеев несколько раз вступал с горцами в перестрелки; основной его задачей было уничтожение мятежных аулов. На каждом шагу натыкались на неприятеля; сколько врагов и где они находятся, понять было невозможно: в любое мгновение могла ожить скала или дерево, оттуда вылетали пули — одна, две, десяток, а после все затихало, и не понять было, ушли горцы или притаились еще где-нибудь. У каждой реки, возле каждого ручья устраивалась засада. Приказом по войскам настрого было запрещено покидать лагерь, чтобы не рисковать попусту: и без того потеряли уже более двадцати человек.

Руфин как раз выслушивал от генерала Галафеева новое задание — подобраться к аулу и перебить засевшую там банду, — когда казак принес записку; Галафеев пробежал ее глазами и усмехнулся:

— Кстати, вот вам еще один человек в отряд — Лермонтов.

— Нет! — вскрикнул Руфин прежде, чем успел прикусить себе язык.

Генерал посмотрел на него удивленно.

— Я услышал некий звук, — проговорил он предостерегающе. — Должно быть, почудилось.

— Ох… Не надо мне Лермонтова! — от всей души взмолился Дорохов. — Я его угроблю, и меня потом, по приказанию его бабушки, показательно расстреляют…

— Что за глупости! — Генерал напустил на себя суровый вид. — И при чем тут какая-то бабушка… Мне самому этот Лермонтов уже надоел. Пристает и пристает: отправьте меня к Дорохову в отряд, ненавижу разводы, караулы и дисциплину вообще — а желаю с шашкой в руке рубать врага, наподобие Ахиллеса…

— Что, так и пишет? — Дорохов так удивился, что забылся и заговорил с генералом дружеским тоном, как с равным.

— Так и пишет. — У Галафеева, похоже, и самого вылетело из головы, что разговаривает он с простым юнкером. С простым — да не с простым: если суммировать все дороховские продвижения по службе, то Руфин уже был бы ему ровней.

— Он меня в могилу загонит! — сказал Дорохов и принялся отчаянно косить глазами. — А избавиться от него… никак нельзя?

— Да что он вам так не угодил, Руфин Иванович? Пусть себе скачет верхом на белом коне… Лошадь у него хорошая, местная, кстати. Зарубят его — с вас не спрошу. Жив станется — так и хорошо, все какая-то польза. И потом, он не так дурен, как вам представляется,

Дорохов махнул рукой с таким убитым видом, что Галафеев засмеялся:

— Не унывай, Руфин Иванович! Слушай теперь дело. — Он придвинул карту так, чтобы Дорохову было видно. — Здесь — аул. По донесениям, местных жителей давно нет, кто ушел, кто помер… Здесь засела банда какого-то Омана или Омира. Помните — Сашу Смоковникова из засады убили? Мы думаем, это тамошние разбойники и сделали… Они там уже давно сидят, и провизия у них должна была закончиться дней пять назад. От воды мы их отрезали… Но главное — у них вышли боеприпасы. Одними шашками при штурме они много не навоюют.

— Мои головорезы огнестрельного оружия не любят, — напомнил Дорохов чуть высокомерно.

Генерал Галафеев пристально посмотрел на него:

— Юнкер Дорохов, вы бы лучше сейчас со мной не спорили. Хоть вы и геройский герой, а Омира будете брать с ружьями и перестреляйте его бандитов к чертовой матери, до единого, и в плен не берите — это такие змеи, уползут да еще передушат половину перед тем, как сбежать!

— Понял, — сказал Дорохов. — У нас, впрочем, своя змея в отряде будет — поручик Лермонтов.

— Поручик Лермонтов, к сожалению, никакая не змея, а просто молодой человек, — откликнулся Галафеев с легким вздохом. — И не слишком умный к тому же, хотя храбрец.

— Вот и проверим, какой он храбрец, — проворчал Дорохов.

— Вот и проверьте, — заключил Галафеев. — И возьмите ружья, слышите? Дорохов! Я с вас глаз не спущу! Вы поняли, Дорохов? Ружья!

— Понял… Пики взять дозволяете?

— На что вам пики? Вы меня с ума сведете…

— Не такое это простое дело — боевого генерала свести с ума, — нагло заявил Дорохов. — А пики необходимы, ибо по отсечении голов у противника надлежит насадить их на какой-либо острый предмет…

— А вы сделайте гирлянду, — посоветовал Галафеев, дружески положив руку Дорохову на жесткое плечо. — Прошейте через уши и повесьте на шею своей лошади, Руфин Иванович. Очень эффектно будет смотреться. Попросим, кстати, барона Палена — он хорошо картинки рисует; он с вас портрет в таком виде снимет. Барышни будут без ума. — И, повысив голос, грозно заключил: — Без глупостей, Руфин Иванович! Напрасно не рискуйте. Я не отправил бы вас на такое дело, если бы в точности не знал, что Омира можно брать…

Лермонтов отнесся к назначению в дороховский отряд с восторгом. Прибежал к Руфину и, позабыв их прежнюю неприязнь, едва не бросился ему на грудь.

— Житья от вас нет, ваше благородие, — сказал ему командир, хмуро отстраняясь от объятий. — Беспокойная вы личность.