Мишель

«Моя милая Морковка! — писал Дэвид. — Я знаю, что с моей стороны гадко было не сказать тебе всего этого при личной встрече, но я так хотел провести с тобой хотя бы еще одну ночь, прежде чем ты узнаешь о решении Стива.

Он откуда-то пронюхал про нас с тобой и буквально с цепи сорвался, не желает слушать никаких доводов. Если я хочу получить свою долю капитала (а он, как ты знаешь, все держит в своих руках и в любой момент может аннулировать все мои права на наследство), я должен уступить ему и расстаться с тобой — только это может устроить его. Я понимаю, как все это должно звучать для тебя. Ты сейчас наверняка думаешь, какой же я слабак. Но я бы назвал это скорее чувством реальности. Годы, которые я провел в Европе, вламывая как лошадь и выполняя самую черную работу, открыли мне глаза на одно качество моего характера. Я не создан для жизни в нищете — или на грани нищеты. Я слишком привык если не к роскошной, то по крайней мере к весьма и весьма комфортабельной жизни. Если бы я отказался от наследства, чтобы жениться на тебе, мы, скорее всего, оба были бы обречены на жалкую, недостойную жизнь. Ты, наверное, не поверишь мне сейчас, но я делаю это в равной степени ради тебя и твоего благополучия.

Пожалуйста, сумей меня простить.

С любовью

Твой Дэвид».

Это была подпись Дэвида, но в равной степени это могла быть подпись Иуды.

Скомкав письмо, Мишель выпрямилась. Безумным взглядом она обвела знакомую комнату: афишу Метрополитен-опера, которой так гордилась Лэйни, портреты рок— звезд, которыми Джоан закрыла пятно на стене, стеганое с вышивкой одеяло, которое Роза и Кланки прислали ей в первый год обучения, — и ей захотелось все это разорвать, растоптать, а заодно разбить вдребезги зеркало, висевшее на стене у двери.

Но она ничего этого не сделала. Не потому, что находилась на грани обморока и стены вокруг качались и кружились. Сжав голову руками, она подождала, и головокружение уменьшилось. Но не уменьшилась дикая, черная, жестокая и непримиримая злоба, рвавшая ее на части. Нет, она была направлена не против Дэвида — он просто слабохарактерный. Главным виновником был его брат: он сыграл на слабостях Дэвида, и его Мишель ненавидела. Боже, как ей хотелось отомстить! Как она жаждала реванша! Да только не было способа причинить этому человеку ту же боль, какую он причинил ей.

Мишель разгладила письмо. Прочитала его еще раз.

И только теперь зарыдала в полный голос.

7

Утречко выдалось сумасшедшее. Сперва — поломка в одном из генераторов передвижной электростанции, затем — визит члена местного муниципалитета, потом — жалоба на перебои в поставке воды. Пришлось отправить своего лучшего электрика на срочную починку генератора, а потом употребить весь свой дипломатический талант для того, чтобы задобрить визитера. В конце концов чиновник удовлетворился пачкой контрамарок, за которыми, собственно, и приходил, а Майкл, оставив Серебряный фургон на попечение многоопытной секретарши, побежал посмотреть, как прицепляют вагон-зверинец к поезду.

Мечтая о душе, чистом белье и хоть небольшом отдыхе перед началом утреннего представления, он поспешил к пульмановскому вагону. Как и отец, он, став директором, старался не пропускать ни одного представления. Его присутствие за кулисами как будто цементировало представление, так же как проворство и сообразительность заведующего музыкальной частью и идеальное чувство времени Сэма Маркса, ответственного за номера с животнымн, придавали программе ритм и динамику.