Мишель

А вот папа — папа просто прелесть! Он всегда ее защищал. Неделю назад, когда папа и мама ссорились, Мишель случайно — честное слово, случайно! — подслушала их разговор. В тот вечер никак не удавалось уснуть, и Мишель спустилась на кухню выпить стакан теплого молока — вдруг да поможет? Она проходила мимо общей комнаты, которую мама упорно называет гостиной, и услышала их голоса.

Дом, такой огромный и пустой, когда отец уезжал, словно уменьшался в размерах, когда он возвращался. И это было просто удивительно, ведь отец не был каким-то там великаном. Его голос, которого он никогда и не повышал, будто бы заполнял все пустые углы и подавлял эхо.

Даже мама становилась совсем другой. Она казалась более молодой, более счастливой и еще более красивой, если это вообще было возможно. На лице появлялся румянец, она беспрерывно смеялась и никого, кроме папы, не замечала.

Мишель никогда не могла понять, почему мама не ездит с папой на гастроли цирка. Их семейный пульмановский вагон был такой вместительный и уютный! Там имелась даже маленькая кухонька, поскольку во время переездов походная кухня не работала. Так почему же мама не оставалась с папой на все лето, а лишь иногда приезжала на несколько дней?

Когда Мишель остановилась возле двери, они как раз из-за этого и ссорились. Конечно, Мишель должна была пройти мимо, но ей было так интересно! — не зря же папа говорит, что она любопытная как слоненок.

Она услышала свое имя и тут же присела на корточки возле двери. В конце концов, если говорят о ней, то почему она не имеет права знать, что именно? Через щелку в двери она слышала потрескивание огня в камине и представила, как они сидят рядышком на мягком диване и пьют дымящийся кофе.

Но сегодня не было обычного перешептывания и смеха, которые так нравились Мишель. Наоборот, когда отец заговорил, в голосе его звучал гнев.

— Ты слишком многого хочешь от Мишель, Викки. Целый год французский, испанский, да еще и музыка! Дай девочке передохнуть. Она очень… очень земной ребенок, и тебе все равно не сделать из нее дебютантку бостонского бала для благородных девиц, как бы ты ни старалась.

— Она ведет себя как мальчишка, и в этом исключительно твоя вина. И скажи, пожалуйста, что плохого, если она станет настоящей леди? — Голос мамы, обычно спокойный, звучал так пронзительно, что Мишель захотелось зажать уши.

— Ты же отказалась от подобного образа жизни. Так почему ты хочешь для Мишель иной судьбы?

— Я не отказывалась — у меня тогда просто не было выбора. Но Мишель, помимо всего прочего, еще и Сен-Клер, — сказала мама. — Ты об этом почему-то все время забываешь. Да, я хочу, чтобы девочка училась в престижной школе, чтобы у нее были приличные друзья, чтобы она попала в хорошее общество, наконец.

— Ага, а потом ты ее выдашь замуж за богача? — сказал отец. — Надо полагать, ты считаешь, что упустила свой шанс, выйдя замуж за меня, и теперь решила взять реванш с дочерью?

Воцарилось молчание, а потом, когда мама заговорила, голос ее звучал куда мягче.

— Ты же знаешь, что я никогда об этом не жалела, Майкл.

— Но тебе очень хочется, чтобы я занимался более почтенным бизнесом и в глазах бомонда слыл респектабельным человеком, таким, чтобы тебе не стыдно было появиться со мной в твоем так называемом свете, так ведь? — спросил папа, и Мишель вздрогнула — столько горечи было в его голосе.

— У тебя диплом Принстона, ты магистр экономики и мог бы заниматься всем, чем захочешь, — сказала мама. — Твой цирк — это не бизнес, а бесконечная головная боль. Ты выбиваешься из сил, чтобы эта контора хоть как-то-продолжала функционировать, да еще твой отец дышит тебе в затылок… Когда вы покончите с вашим гладиаторством? Неужели вы не понимаете, что занимаетесь ерундой?..

— Нет, не ерундой! Цирк — это не просто средство зарабатывать на жизнь. Мы женаты с тобой восемнадцать лет, а ты по-прежнему никак не хочешь понять, чтозначит для меня цирк. Но вспомни: в тот самый день, когда мы поженились, я предупредил тебя, что никогда не брошу своего дела, потому что оно у меня в крови. Я знал твое отношение к цирковой жизни и потому не просил тебя разделить со мной мою страсть — если ты того не пожелаешь сама. Свою часть договора я выполнил…

— Ты прямо как банкир, толкующий о займе, — холодно оборвала его мама.

— А разве не банкиром ты желала бы меня видеть? — живо спросил папа.

Мишель, сидя у двери, зажала рот руками, чтобы не рассмеяться. Папа с его шуточками, добрыми глазами и широкой улыбкой — и банкир? Мишель видела нескольких банкиров — в темных костюмах, с холодными рыбьими глазами. Они иногда приходили и разговаривали с папой и дедушкой Сэмом. Папа — и вдруг банкир! Это очень смешно, даже Мишель это ясно. Неужели мама этого не понимает?

— Не вижу ничего плохого в том, чтобы быть банкиром, — сообщила мать. — Мой прапрадедушка был банкиром…

— А твой отец — нет. Иногда я думаю, есть в тебе хоть что-то от него или нет? То, что от матери ты ничего не унаследовала, это мне ясно как дважды два…