Мишель Фуко

Эти происшествия — всего лишь отдельные звенья в цепи событий, составивших Венсеннскую хронику. Они подпитывали дискуссии об университете в Венсенне и его праве на существование. Начиная с 8 октября 1969 года президент университета Жак Дроз настойчиво предупреждает: «Если безответственные поступки будут находить поддержку большинства студентов, боюсь, Венсенн постигнет катастрофа: он перестанет существовать». На протяжении нескольких лет пресса будет вновь и вновь возвращаться к этой проблеме. В зависимости от политической ориентации газеты задаются вопросом: «Будет ли закрыт университет в Венсенне?» или «Следует ли закрыть университет в Венсенне?» «Венсенн приговорен», «Венсенн должен жить», — сообщают газеты из месяца в месяц. За каждым инцидентом следует все та же давно знакомая обедня. Венсенн выстоит. Но на протяжении многих лет будет жить в атмосфере опасности новой грозы.

Как свидетельствуют очевидцы, отделение философии всегда оказывалось на гребне волны беспорядков. Один преподаватель, участвовавший в создании факультета, утверждает, что это отделение «с момента рождения было одержимо манией саморазрушения». Мишель Фуко, возможно, не одобрял всего этого полностью, но участвовал в происходящем. Он достаточно безболезненно приспособился к ультралевой среде и, кажется, не без энтузиазма присоединялся к различным акциям, которыми фонтанировало его окружение. Но усталость наступила довольно быстро. Некоторые даже полагают, что опыт пребывания в Венсенне, когда преподаватели то и дело подвергались преследованиям, сильно травмировал Фуко. Да, его видели с железным прутом в руках, готовым вместе с коммунистами вступить в схватку, да, люди видели, как он бросал камни в полицейских… Однако атмосфера Венсенна была не такого сорта, чтобы долго нравиться ему. «Я устал жить среди полубезумцев», — скажет он друзьям вскоре после ухода с факультета. Он неохотно общается со студентами и, чтобы больше времени уделять работе в Национальной библиотеке, старается проводить в кампусе как можно меньше времени. В глубине души он желает покинуть Венсенн и прекрасно понимает, что его пребывание здесь временно. Все это время он не выпускает из виду Коллеж де Франс: составляет представление своей кандидатуры, совершает визиты к профессорам коллежа, осваивает ритуалы, которые это престижное заведение навязывает тем, кто хочет переступить его порог.

Фуко пробыл в Венсенне два года. Всего два года, оставившие глубокий отпечаток на его жизни, карьере и творчестве. В этот период он окунулся в политику и встретился с историей. Как сказал он сам, «батискаф, долго таившийся в глубине моря, внезапно оказался выброшенным на берег бурей». Этот образ Жюль Вюйемен вспомнит в речи памяти Фуко, произнесенной им в Коллеж де Франс [319].

Вовлечению Фуко в политику немало способствовал Даниэль Дефер, взгляды которого эволюционировали в сторону маоизма. Он работал в Венсенне ассистентом на отделении социологии.

По сути, в этот период родился новый Фуко. Он уже не тот человек, который работал в министерской комиссии и принимал экзамены в Национальной школе администрации. Тот человек уходит в прошлое, забывается, а его место занимает ангажированный философ, получивший боевую закалку в Венсенне, участвующий в битвах на всех фронтах, деятельный и размышляющий. С 1969 года в Фуко начинают видеть воплощение интеллектуал а-борца. Так формируется тот образ, к которому все привыкли: Фуко манифестаций и манифестов, «борьбы» и «критики», упрочивший свое положение и влияние благодаря кафедре в Коллеж де Франс. Однако эта вовлеченность в политику поначалу никак не отразилась на его интеллектуальных занятиях. В Венсенне Фуко читает лекции о Ницше, в декабре 1970 года произносит инаугурационную речь в Коллеж де Франс, оставаясь ближе к проблематике «Археологии знания», чем к более поздним работам о власти. Статьи, которые он публикует, и лекции, которые он читает в этот период, по стилю и теоретическим основам примыкают к его более раннему творчеству. Как, например, лекция, прочитанная во французском философском обществе 22 февраля 1969 года: «Что такое “автор”?» Тема, конечно же связанная со словами Беккета: «“Какая разница, кто говорит”, — сказал кто-то, какая разница, кто». Это безразличие, по мнению Фуко, «возможно, самый фундаментальный этический принцип современного письма». К размышлению о безразличии Фуко добавляет еще один сюжет — «родство письма и смерти» [320].