Читаем Мишель Фуко полностью

«Что мы сделали? Боже мой, что мы сделали?» — Профессор Коллеж де Франс позвонил Жоржу Дюмезилю в один прекрасный день 1971 года, чтобы поделиться своим смятением. В свое время он содействовал избранию Фуко. Почерпнутая из газет информация о демаршах нового коллеги: Фуко рядом с Сартром среди гошистов, Фуко во главе колонны иммигрантов, Фуко у ворот тюрьмы — вывела его из душевного равновесия. «Что мы наделали?!» — кричал профессор. Возможно, он хотел узнать мнение Дюмезиля, который пользовался среди коллег большим научным и моральным авторитетом. Но Дюмезиль постарался успокоить коллегу. «Мы все сделали правильно», — ответил он. Он вовсе не разделял политических взглядов Фуко, просто не видел ничего трагического в «вакханалиях» своего протеже. Можно даже сказать, что Дюмезиль не относится к поступкам Фуко всерьез. Он воспринимает их как одну из тех комедий, которую человек разыгрывает для себя и для других. И потом, ему уже больше семидесяти и он не хочет из-за политики ставить под угрозу старую дружбу. Он давно потерял интерес к политике. Когда Фуко приходит к нему, они избегают разговоров на эту тему. Время от времени Дюмезиль позволяет себе пошутить: «Что это тебя опять понесло в тюрьму?!» Стоит ли из-за этого ломать отношения, завязавшиеся пятнадцать лет назад на ледяных дорогах Севера и в коридорах Каролины Редививы.

История показала, что Дюмезиль был прав. И что профессор, бесновавшийся по поводу отнюдь не академических занятий Фуко, был неправ: Мишель Фуко не только блестяще читал лекции, но и участвовал в жизни коллежа наравне с коллегами. «Существовало два Фуко, — говорит Леруа Ладюри, — Фуко демонстраций и Фуко коллежа. Он очень серьезно относился к своим академическим обязанностям».

Фуко включился в академические игры, пытаясь время от времени немного встряхнуть коллеж, как, например, в тот раз, когда он предложил для избрания кандидатуру Булеза. Он принимает участие в дискуссиях, высказывает свое мнение по поводу кандидатов в профессора коллежа. Он умеет устранить кандидатов, которые ему не нравятся, и организовать поддержку тем, кто пользуется его благосклонностью.

В Коллеж де Франс Фуко читает лекции по средам. В первый год он говорит о «воле к знанию» — пока это не книга, а тема исследований, затем, в 1971/72 учебном году заявляет о курсе «Теории и пенитенциарные учреждения», в 1972/73-м — «Карательное общество». В 1973/74-м — «Власть психиатрии», в 1974/75-м — «Ненормальные». Наконец, в 1975/76 учебном году он обратится к использованию военных схем в политическом дискурсе. Название курса читается как лозунг: «Нужно защищать общество». В 1976/77 учебном году Фуко приостановил чтение лекций [394]. В 1977/78 учебном году он анализирует «управление населением» в курсе, озаглавленном «Безопасность, территория, население». Начиная с этого времени Фуко приступит к исследованиям областей, очерченных в «Истории сексуальности», постепенно уходя вдаль по временной шкале. Вплоть до последнего учебного года — 1983/84-го, когда он обращается к соотношению понятий «правдоречие» (parrhesia) и «забота о себе» в Древней Греции.

Каждый понедельник у Фуко часовой семинар. На лекциях Фуко поясняет, что приглашает на семинар лишь тех, кто занят научными изысканиями. Но каждый раз находит в аудитории более ста человек [395]— с таким количеством было трудно наладить непосредственный контакт. Фуко попытался было ввести более строгую процедуру допуска, но был призван к порядку администрацией. Главный принцип Коллеж де Франс — курс должен быть открыт для всех. Тогда Фуко идет на уловки: так, в ноябре он собирает у себя в кабинете небольшую группу студентов и исследователей и распределяет темы выступлений для январских занятий, когда начинаются лекции и семинары. В конце концов он объединит лекции и семинары в двухчасовое занятие, которое назначит на утро среды [396], продолжая собирать в своем кабинете или — иногда — в кафе небольшую группу людей, с которыми его связывают общие исследования, ведущиеся уже на протяжении пяти лет.

Дать точный и полный список «птенцов Фуко» невозможно, поскольку границы этой группы весьма размыты. Видимо, в ней тоже разгорались конфликты, ссоры, которые порой приводили к скандальным разрывам. Этот круг, что неудивительно, смахивал на придворный: он знавал соперничество, борьбу за титулы и первенство. Должно быть, такова участь любого семинара. И семинар Фуко не стал исключением. Фуко прекрасно отдавал себе в этом отчет и тревожился. Он говорил об этом с некоторыми друзьями. В одном из писем он рассуждает о роли разных членов семинара и с беспокойством спрашивает: что происходит между ними в мое отсутствие?

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное