Мишель Фуко

На следующий день «Libération» еще раз напечатала воззвание, под ним появились новые имена: актер Ги Бедос, скульптор Ипустеги, кинорежиссер Жан-Луи Комолли, историк Пьер Видаль-Наке… И адрес социолога Жаннин Вердес-Леру, по которому можно было обращаться, чтобы поставить свою подпись или выразить поддержку. Публикация вызвала шквал откликов. За несколько дней пришли сотни писем. Газета «Libération», объявившая, что будет публиковать новые списки подписавшихся каждый день, вынуждена была пойти на попятный, настолько огромен оказался поток корреспонденций. Писали известные люди, художники и ученые: Клод Руа, Лоле Беллон, Сюзанн Флон, Рене Аллио, Эмманюэль Леруа Ладюри, Жорж Кангийем, Жан Больяк, Поль Вейн… И десятки исследователей, студентов, лицеистов, профсоюзных лидеров, присылавших целые страницы с подписями, собранными в аудиториях, классах, лабораториях, бюро… Часто в конвертах помимо листов с подписями были и письма. Кто-то просто выражал сочувствие этой инициативе, кто-то предлагал помощь в организации последующих акций. Эхо воззвания, свидетельствовавшее о симпатиях населения, производило впечатление. Эти же симпатии заставили пятьдесят тысяч человек выйти на улицы Парижа с протестами против государственного переворота в Польше. Во время демонстрации лидеры социалистов были освистаны. Их встретили криками: «Каждому свое! Спасибо, Шейсон!» Польские события нашли широкий отклик во Франции, а пресса ежедневно посвящала им целые полосы. Уровень продаж «Libération», которая в каком-то смысле стала рупором движения, буквально взмыл, и был даже выпущен специальный номер, в котором содержались статьи и комментарии, публиковавшиеся изо дня в день.

На массовое проявление недовольства социалистическая партия и правительство отреагировали так же, как и на наскоро написанное воззвание Фуко и Бурдьё. Лионель Жоспен, в то время первый секретарь партии, выступая на радио, в резкой форме напомнил Иву Монтану, что в 1956 году тот гостил в СССР. На следующий день Монтан распространил открытое письмо:

«Именно потому, что я в 1956 году ездил в СССР, никто не заставит меня проглотить такие слова, как „контрреволюция“, „невмешательство в дела братских партий“ или „ничего не поделаешь“»[500].

Жак Ланг, министр культуры, сыграл не последнюю роль в организации контратаки. «Клоунада, демагогия», — кипел он возмущением на страницах «Les Nouvelles littéraires»[501]. А в интервью, опубликованном в «Le Matin», набросился на интеллектуалов, продемонстрировавших, по его мнению, «типично структуралистскую непоследовательность». И добавил:

«Приходится признать, что подписанты хотят не столько оказать помощь Польше, сколько расслоить политическое большинство Франции»[502].

Действительно, «союз левых» был на грани краха, а правые неистово требовали отставки министров-коммунистов. Тем не менее тон, в котором вел полемику Жак Ланг, поразил наблюдателей. Злоба, звучавшая в его словах, вполне объясняется атмосферой, царившей во Франции после избрания Франсуа Миттерана президентом республики. Министр культуры считался представителем интеллектуалов в министерстве, выразителем их жестов и поступков. К тому же он опрометчиво решил, что те, кто был связан с левыми, станут хором воспевать новую власть, выбросившую правых и уничтожившую «старый режим» — именно такую риторику он пытался ввести в то время в оборот. Министр культуры описывал приход левых к власти как переход от «тьмы» к «свету». На этом фоне появление петиции левых, адресованной правительству, которое они должны были воспринимать как «свое», казалось ему чем-то недопустимым, немыслимым, невозможным. А она появилась. И он пускает в ход все средства, позволяющие вести «ответный огонь», как выразилась одна его бывшая сотрудница, и показать, что большинство интеллектуалов поддерживают его и почитаемого им президента. В газете «Le Monde» появляется другая петиция — в виде рекламы, оплаченной министерством. Она была заказана самим Жаком Лангом писателю Жан-Пьеру Фаю, входившему в его окружение. Фаю следовало осудить репрессии в Польше, но при этом недвусмысленно высказаться в поддержку Франсуа Миттерана, а потом собрать подписи под текстом.