Мишель Фуко

И все же о двух вещах можно говорить с полной уверенностью. Во-первых, Фуко написал статью о Декарте для газеты молодых коммунистов «Clarté» по просьбе Мишеля Верре, стоявшего во главе этого издания. Но «блестящий», по словам члена редакционного комитета Александра Матерона, текст сочли слишком трудным для «учащихся масс». И он не был напечатан, несмотря на хвалебные отзывы Матерона и Верре. Во-вторых, вступление Фуко в компартию носило «маргинальный» характер. Об этом он прямо заявил в 1981 году в той же беседе с Сиринелли. И добавил, что состоял в ней недолго. Однако каким бы кратким ни являлось пребывание Фуко в стане коммунистов, оно, видимо, длилось дольше, чем те три месяца, полгода или полтора года, о которых он говорил разным собеседникам. В 1953 году Фуко выходит из компартии. Конечно, причин тому немало. Прежде всего, не стоит сбрасывать со счетов то, что ему было не по себе в структуре, которая отметала и осуждала гомосексуализм как буржуазный порок и признак декаданса. Фуко не мог не ощущать, что гомосексуализм отдалял его от общества. Некоторые гомосексуалисты в это же время были исключены из ячейки. Существует свидетель, подтверждающий эту гипотезу, и ему трудно не верить: это сам Луи Альтюссер. На вопрос, почему Фуко вышел из коммунистической партии, он, не колеблясь, ответил:

«Из-за своего гомосексуализма».

Сам Фуко объяснял свой выход другой причиной: смущением, охватившим его после так называемого «дела врачей». В 1952 году кремлевских врачей обвинили в том, что они готовили покушение на жизнь «гениального вождя», «отца всех народов». Всё это попахивало антисемитизмом, поскольку большинство арестованных врачей были евреями. Тогда все члены Французской коммунистической партии, в том числе и Фуко, поверили официальной версии событий. Вот что рассказал Фуко об этом эпизоде Дучо Тромбадори:

«Я вышел из Французской коммунистической партии после знаменитого „дела врачей“, организованного не без участия Сталина зимой 1952 года, и сделал это из-за все возраставшего ощущения дискомфорта. Незадолго до смерти Сталина стало известно, что группа врачей готовила покушение на его жизнь. Андре Вюрмсер[96] собрал нашу студенческую ячейку, чтобы объяснить суть заговора. Хотя нам все это и не показалось убедительным, мы старались поверить в то, что нам говорилось. Это было частью позиции, которую я охарактеризовал бы как губительную, но которую я разделял; своего рода способ состоять в партии, сводившийся к необходимости поддерживать то, что менее всего походило на правду, что входило в упражнение по „самоуничтожению“ и в поиск того или иного способа быть „другим“. Поэтому-то мы поверили словам Вюрмсера. Однако через три месяца после смерти Сталина мы узнали, что заговор врачей был чистой выдумкой. Что произошло? Мы написали Вюрмсеру, попросив его прийти и прояснить эту историю с заговором. Но он нам не ответил. Вы скажете: обычное дело, небольшой конфуз… Но именно с этого момента я начал отдаляться от партии»[97].

Поскольку Сталин умер 5 марта 1953 года, охлаждение, о котором говорит Фуко, видимо, произошло летом или осенью этого года. Жан-Поль Арон рассказывает историю, доказывающую, что в апреле Фуко еще состоял в партии: в этот момент тот же Андре Вюрмсер проводил собрание в Лилле. На этот раз он обрушился с обличительной речью на Пикассо, написавшего портрет Сталина, который был опубликован на обложке «Lettres françaises», органа Французской коммунистической партии — газеты, посвященной культуре и выпускавшейся Луи Арагоном. На собрании присутствовали Мишель Симон и Фуко. Вюрмсер заявил слушателям, что «не одобренный Торезом, этот портрет обречен на саморазрушение, на смерть от несовершенства или, что означает то же самое, от вредоносности». По словам Жан-Поля Арона, Фуко «начинает трясти» от подобных аргументов[98]. Начинает трясти!