Отвращение у него вызывала и свойственная Античности деспотическая власть, осуждаемая и другими ренессансными авторами, — например, автором "Рассуждения о добровольном рабстве" Этьеном ла Боэси. Он не жалеет бранных слов в адрес душителей свободы, полностью признавая право народа на их свержение. Вот катрен VI-76: "Древний город, творение Антенора, не сможет более терпеть тирана: фальшивый однорукий в храме перережет ему горло, а его сторонников народ предаст смерти". Речь идет о Падуе (Патавии), будто бы основанной троянцем Антенором; диковинные обстоятельства переворота там на самом деле довольно обычны для итальянских городов-государств — например, для Флоренции, где тиран Джулиано Медичи в 1478 году был зарезан прямо в соборе во время службы. Катрен II-42 выглядит совсем уж макабрическим: "Петух, собаки и кошки насытятся кровью и мясом тирана, найденного мертвым в чужой кровати, с перебитыми руками и ногами — того, кто не боялся умереть от жестокого укуса". Конечно, петухи мяса не едят, но в то время даже самые знающие естествоиспытатели имели довольно странные представления о животном мире, взятые из Аристотеля и Плиния, — верили, например, что у мухи шесть лапок.
Нострадамус был достаточно умен, чтобы понимать: часто свержение тирана приводит лишь к ухудшению положения народа, не готового к свободе. В послании к Генриху II он писал: "Области, города, селения, царства и провинции, которые сойдут со своих изначальных путей, чтобы стать свободными, поработят себя еще сильнее, и втайне будут рассержены своей свободой. И, потеряв совершенную религию, они начнут избивать левых, чтобы вернуться направо". В этом отрывке иногда видят послереволюционную историю России, когда "левые коммунисты" потерпели поражение в борьбе со Сталиным, которого многие и сегодня считают реставратором империи. На самом деле эта ситуация типична для любой страны, притом вырвана из контекста: речь идет о возвращении на "правый путь", к утраченной религии, закону и порядку.
Не будучи политиком или политическим мыслителем, Нострадамус не оставил четкого описания своего идеала государственного устройства. Можно предполагать, что он был сторонником просвещенной монархии во главе с мудрым, терпимым, поощряющим искусства и науки человеком. Увы, в окружающей жизни таких примеров он не видел. Поглощенный своими забавами Генрих II, жестокая и властолюбивая Екатерина Медичи, ее жалкие сыновья, кровавый фанатик Филипп II были одинаково далеки от образа идеального монарха. Воздавая им лицемерные похвалы, пророк воспевал их в своих сочинениях, но вряд ли верил в выдающиеся способности всех этих Хиренов и Огмиев.
Это ставит перед нами важный вопрос:
Нострадамус мог лукавить с людьми, но перед Богом он был искренним. Уверенный в своем пророческом даре, он всеми силами стремился не прятать его от людей, а использовать на благо родной страны и всех ее жителей. Именно поэтому он спешил высказать властям свое мнение о странных природных явлениях, казавшихся ему тревожными знаками для Франции. В этом заключается и одна из причин его обращения от медицины к предсказаниям: не в силах больше служить согражданам в качестве врача он решил делать это в "должности" пророка. Широта его натуры видна хотя бы в заботе о жителях Салона: они не раз угрожали ему смертью, а он продолжал оплачивать строительство необходимого им канала. При этом он вовсе не был ангелоподобным добряком, каким порой изображается в романах. Язвительный, скуповатый, неуживчивый, нетерпимый к критике — таким предстает Нострадамус в отзывах современников и собственных письмах. Однако окружающие обходились с ним не лучше, чем он с ними; жизнь не баловала его, заставляя оплачивать добытый опыт трудом, лишениями, потерей близких и предательством друзей.