Мишень для Слепого

Водитель знал заранее, где ;остановиться. Микроавтобус замер, – Выходи, капитан.

– До встречи.

– До встречи. Будешь нужен – я тебя найду и скажу, когда и где, а самое главное – кого.

Они не стали прощаться за руку. Им словно хотелось поскорее расстаться – слишком уж много они знали друг о друге, чтобы соблюдать этикет. И слишком уж много было человеческих жизней на их совести. Но угрызения их не мучили. То, чем они занимались, являлось для них привычным, будничным делом, работой.

Разве что оплачивалась эта работа гораздо лучше, чем какая-либо другая…

Дверь мягко закрылась, микроавтобус покатился вниз под горку, тихо шурша протекторами по асфальту.

Он ехал к центру Москвы – туда, где размещался один из выносных офисов Федеральной службы контрразведки России.

Сидевший в салоне микроавтобуса был майором ФСК, а тот, кто вышел, служил в его отделе в звании капитана. Выполненные ими задания не попадали и не должны были попасть ни в какие официальные отчеты: они убирали людей, которые когда-то были связаны с темными делами, творившимися в здании на Старой площади.

Глава 8

После того, что произошло в обменном пункте валюты, и после разговора с генералом Потапчуком жизнь Иосифа Михайловича Домбровского наладилась. По ночам он стал крепко спать, его уже не мучили кошмарные видения, он даже отказался от стопки водки перед сном. В общем, его жизнь изменилась, причем настолько, что даже сам Иосиф Михайлович этого не ожидал.

Он с интересом стал рассматривать старые книги с факсимильными репродукциями мастеров прошлого, подолгу сидел над страницей с большой лупой в руке, и на его тонких губах то появлялась, то исчезала спокойная улыбка.

«Экий ты мастер! Хитер, хитер… А я бы и не додумался, что можно вот так вот просто, используя лишь резец, добиваться такой глубины и подобного светового эффекта».

Иосиф Михайлович переворачивал шелестящий лист папиросной бумаги и рассматривал следующую репродукцию. Иногда он доставал из книжного шкафа сразу несколько альбомов, раскладывал их рядком и начинал сличать одну и ту же работу в разной технике печати. И это нехитрое развлечение, давным-давно забытое, приносило старому граверу глубокое удовлетворение.

Он решил, что после того как установит на кладбище плиту, обязательно вернется к работе. Он уже осмотрел все свои инструменты, наточил их, отполировал листы меди, подготовил все, что ему понадобится для работы.

«Обязательно сделаю несколько копий. А еще сделаю портрет Софьи. Сделаю так, как могу сделать только я и больше никто во всей России. Может, где-то за границей еще и есть великолепные мастера старой школы, крепкой выучки, но я их не знаю. И они меня, к сожалению, не знают».

В один из дней Иосиф Михайлович Домбровский собрался, вышел из дома и на трясущемся, покачивающемся трамвае направился к резчику по камню Альберту Эммануиловичу Брандергасу.

Трамвай ехал медленно, даже можно сказать, полз улиткой по рельсам, скользя пантографом по проводу и подергиваясь на стыках городских рельсов. Дорога была дальняя – Иосифу Михайловичу следовало попасть на окраину Москвы. Именно там располагались мастерские, в которых работал Брандергас – старый и неопрятный во всем, что не касалось его работы, мастер.

Трамвай ехал, Домбровский поглядывал в окно, наблюдая, как проплывают, меняясь, городские пейзажи, всматривался в лица прохожих и пассажиров и видел во всех этих лицах что-то для себя новое – то, чего никогда раньше не замечал. А он, при всей своей замкнутости, был человеком чрезвычайно наблюдательным.

«Да, отвык я от жизни, от людей, от города…»

Действительно, Москва за последние пару лет очень сильно изменилась. Исчезли грязь, стихийные мусорные свалки. Многие улицы просто-таки сверкали чистотой, какой-то совершенно не характерной для Москвы и для России вообще.

«Да, жизнь идет, – размышлял Иосиф Домбровский, – и я со своими начищенными башмаками, отутюженными брюками, белой рубашкой и бабочкой наконец-то вписываюсь в эту красивую жизнь».

Он любовался молоденькими девушками – ему нравились их прически, длинные ноги, короткие юбки, замысловатая обувь, которая поначалу немного раздражала Иосифа Михайловича, но скоро он к ней привык и даже стал находить определенную прелесть в неуклюжих массивных башмаках на толстой платформе и высоких каблуках и с многочисленными шнурками, заклепками и молниями.

В какой-то момент ему вдруг показалось, что за ним наблюдают. Он повернул голову и встретился глазами с высоким мужчиной в бежевом помятом плаще и низко нахлобученной кепке. В руках мужчина держал тонкие кожаные перчатки. Отчего-то неприятный холодок пробежал по спине Домбровского.

Он отвернулся и вновь стал смотреть в окно. Но от взгляда, который бросил на него мужчина в бежевом плаще и кепке – цепкого, недоброго взгляда, – настроение Иосифа Михайловича испортилось. Мгновенно улетучилась легкость и беззаботность, и все вокруг стало ему казаться абсолютно не таким привлекательным, как еще несколько минут назад.