«Мишка, Мишка…» Воспоминания

Злой спросонья, я оделся и ушёл в обход. Вернулся – и опять ничего не понял. Возле сторожки стоят два мотоцикла. Рация шипит, трещит и «разговаривает»… А в сторожке светится только моё окно?! Вхожу и вижу: милиция лежит на пригретом охраной месте! Спит! Я разозлился жутко – разбудили! А для чего?! Чтобы самим лечь на нагретое место?! Лёг я на свою «постель» и слышу: кто-то там встал. На цыпочках подошёл к моей комнате. И выключил у меня свет… Утром «затрещали» и уехали… С тех пор меня по ночам «сторожила» милиция (личная охрана, так сказать).

«Мюнхен»

В начале 68-го (3 курс «конса») решил я готовиться к мюнхенскому конкурсу. Вот в тот период в сторожке полтора месяца виолончель звучала по 11-12 часов ежедневно и еженощно. В остальное время готовился план на следующий день. Поминутно. Главное – разнообразие. Перемена нагрузок то на левую, то на правую руку. Ни в коем случае руки не «переиграть». Иначе… Страшней болезни для музыканта нет!

Дело было почти проигрышное. Ростропович дал своим девчонкам программу конкурса за год! А у нас с Сашкой З. было только полтора месяца сумасшедшей гонки. Моя новая виолончель давала новые возможности. Но после 50 лет молчания (вполне вероятно – 100 лет!) её надо было долго разыгрывать. Года два. Часа по четыре в день. Режим подготовки к конкурсу позволял сильно сократить этот срок…

Чтобы успеть к Прослушиванию я должен был каждую неделю на экзамене исполнять новое сочинение (как когда-то, в 1940 году, мой отец, будучи экстерном, сдавал в высшем военно-инженерном училище каждую неделю новый предмет!). График этот поломать нельзя было ни в коем случае! Так я-таки заболел через месяц! И вынужден был с температурой играть на очередном экзамене… Руку переиграл… Выступал на Прослушивании к мюнхенскому конкурсу с больной рукой. А что было делать?! Весь оркестровый отдел был в ожидании… Ну как же! Две девушки из класса Ростроповича против двух отчаянных парней из класса Асламазяна осмелившихся вступить в это неравное соревнование! Был сильный ажиотаж. И полный зал (21 класс) – человек 150. В комиссии сидел весь цвет виолончельной профессуры. Во главе её сам Ростропович!

Я вышел играть вторым. В начале моей программы – Прелюдия из сюиты для виолончели соло И.С.Баха. Одно из самых сложных сочинений для нашего инструмента. Из пяти обязательных пьес я только её не успел «обыграть» на экзамене. Но я придумал такой способ исполнения Прелюдии, такую интерпретацию, в которой виолончель «разговаривает» в два голоса. Жалоба слабого человека и грозный ответ судьбы!..

Вся аудитория замерла. Я это слышал! Абсолютную тишину через мою музыку! Эта музыкальная история лилась волнами… Вдруг! На четвёртой строчке – сбой! Там очень запутанная мелодия. А мне не хватило времени на подготовку… Но я не остановился! И через несколько звуков плавно вписался в нужный мотив. Но «сбой» почувствовал весь зал. Задышал, зашептал… Ну, думаю – полный провал!.. Собрался. Удачно доиграл оставшуюся программу… Остальных слушал, как в тумане…

Итоги подвёл Ростропович. И, неожиданно похвалил только меня:

– Миша сделал большие успехи… – До меня эти слова дошли сквозь шум в ушах. А потом:

– Девочки едут на конкурс в Мюнхен. Мальчики остаются. – Был 68-й год (Чехословакия!!). Никто никуда так и не поехал!

Но день этот я запомнил, как, пожалуй, самый большой успех в моей виолончельной жизни! Ведь тогда все слушатели в зале были профессионалами…

Май 69-го

В той же сторожке подцепил я редкую болезнь – инфекционный мононуклеоз…

…Был май. Я, вдруг, почувствовал резкий подъём температуры. Становилось всё хуже. Но – сторожка?! По телефону вызвал отца. Ночью. Чтобы он отсидел за меня вахту…

Болезнь эта, надо признать, поломала мне судьбу. Точнее свернула её с прямого пути. Именно в это время дед Яша (супер тромбонист, пенсионер Бостонского симфонического оркестра) последний раз приехал в Москву. На месяц. Весь этот месяц я был прикован к постели. Пальцем нельзя было пошевелить – сердце отзывалось бешеным стуком.

Врачи не могли определить – что со мной. Лечили от всего. А надо было просто отлежаться. Эта болезнь не лечилась никак. Сначала – разорванные в клочья клетки крови (врачи сказали – так не бывает!). Жуткая боль в сердце. Температура около сорока. Потом абсолютная неподвижность. Отец приехал – попрощаться…

Приезжал несколько раз дед Яша. Сидел около постели… А я, вместо того чтобы поиграть ему на виолончели и получить «путёвку» в Бостонский симфонический, говорил, но пошевелиться не мог.

Врачи сказали, что нужен сложный анализ. А делают его только в Центральном институте крови. По знакомству, привели меня к лучшей, старшей медсестре. Я сидел тихо, а медсестра громко ругалась и бегала вокруг меня в поисках подходящей вены. Я то вставал, то опять садился. Расковыряв правую руку (приходилось терпеть), как последнее средство, она взялась за левую. Стоя – нет. А сидя…Да! Ура!!

– Запомните! На всю жизнь!! Только сидя! И только с левой! –