Мишка-печатник

— А еще кто? — спрашивает дядя Петя.

— Еще человек пять.

— Кто ж такие? — Злой голос у отца, аж звенит.

— Да все из купчиков, Саватин.- сынок кулацкий с Крапивенского уезда. В четырнадцатом на завод поступили, чтоб в окопы не угодить. Подкупили, надо полагать, тогда заводское начальство.

Машина резко поворачивает — Федя валится на бок. На смутном небе нарисовались зубья кремля; хоть он небольшой, не как в Москве, говорят, а тоже настоящий, давнишний; угловая башня попала в свет фар — кирпичи у нее внизу выщерблены. Стволы высоких тополей частят сбоку. И вот световой конус уходит в ворота под башней, прогудели каменные стены; Федя видит огромные купола Успенского собора (на этих куполах золотые звезды, и днем под солнцем они горят живым пламенем); промелькнули какие-то строения.

Машина останавливается у заводской проходной. Молодой парень с винтовкой распахивает дверцы, говорит:

— Здрасте, Петр Иванович!

— Мальчик с нами. — И опять дядя Петя берет Федю за руку.

Они быстро идут по заводскому двору мимо подвод, груженных чем-то тяжелым, мимо огней, труб, сложенных колодцами. С дядей Петей здороваются какие-то люди, и чувствуется, что все встревожены, напряжены.

Они входят в длинный сборочный цех, озаренный яркими лапами.

Федя видит, что у станков никого нет и все рабочие сгрудились в конце цеха. Оттуда доносится возбужденное гудение, выкрики. На железной лесенке, ведущей куда-то вверх, стоит мужчина в больших очках, лысый. Федя слышит его хриповатый, сорванный голос:

— …не для того мы поднялись на революцию, то-варищи, чтобы нас, пролетариев, морили голодом!

— Пролетарий… — грозно выдыхает отец.

— Начальник цеха, Ахатов, -говорит человек в кожанке.

— …не для того была революция, чтобы нас били по трудовому рублю, — ораторствует мужчина в очках.

— Революция не была! — кричит дядя Петя, и его громовой голос повторяет эхо. Опять он стал новым, как там, на митинге. — Революция есть и продолжается!

Движение проходит по толпе рабочих, всех словно ветром повернуло в сторону дяди Пети.

— Член ревкомитета, Горянов, — говорит кто-то в наступившей тишине.

— Иваныч наш… — шепчут в толпе.

А дядя Петя уже идет к железной лесенке, перед ним расступаются, и видит Федя: многие рабочие опускают голову.

И вот дядя Петя уже на лестнице — опять высокий, спину распрямил, сильный, тревожный…

Тихо-тихо в цехе. Слышно дыхание людей.

— Не верю! — говорит дядя Петя. — Не верю, чтобы оружейники против революции бастовали!

Колыхнуло толпу, ропот прокатился по ней и замер. И вдруг закричали из разных концов:

— Да мы не против!

— Мы за революцию стоим!

— Они говорят, мы слухаем!

— Кто говорит? — повернулся на голос дядя Петя.

— Да вон. — Молодой парень показывает рукой на кучку людей.

Видит Федя: сбились в эту кучку разные люди,

человек десять, и молодые, и пожилые, и оратор в очках с ними. Разные-то разные, а чем-то похожи друг на друга. Мордастые какие-то.

— И что ж они говорят? — опять спрашивает дядя Петя.

Молчит толпа, переминается..

— Вот ты, подойди сюда, — подзывает дядя Петя молодого парня.-Ты что говоришь?

— Я-то?

— Ты-то.

— А что? И скажу. Мало рабочим хлеба даете. А еще народная власть,..

— Ты власть нашу не хули! — срывается вдруг хриплый голос.

— На рыло его поглядите! — кричит кто-то. — Совсем помирает!

Хохочут рабочие.

— Да вы, товарищи, посмотрите, кто это! — говорит человек в кожанке, — Это ж Гаврила Птахин, сын купца Птахина, что на Сенном базаре мукой торговал.

— Верно!

— Из купеческих он!

— Небось ему хлеба не хватает!

И опять заговорил дядя Петя, и опять тихо-тихо стало в цехе.

— Что же получается, товарищи оружейники? Браты ваши кровь на фронте льют, горячую пролетарскую кровь! Они ждут от вас оружия, оно им необходимо, как воздух, как хлеб, как правда. А вы в это время слушаете брехню всяких несознательных элементов, меньшевиков, которых мы терпим-то только потому, что станком управлять могут. Вы теряете драгоценное время, а оно, может быть, решает судьбу революции!

Загудела толпа, взорвалась криками:

— Мы ж за революцию, товарищи!

— Верно.

— Для себя оружие работаем!

Видит Федя: группка тех, что в сторонке стояли, незаметно в тень убралась и растаяла.

Подходит к дяде Пете пожилой рабочий, говорит:

— А хлебушка правда, Иваныч, маловато получаем.

— Не маловато, а мало вы получаете хлеба! — Дядя Петя подождал, когда утихнет толпа. — Мало у нас хлеба, мало у нас картошки, совсем нет масла. Живем мы в худых домах, детишки наши растут без детских радостей… Федя, где ты? Подойди сюда!

Расступились рабочие перед Федей. Поднял его дядя Петя на руки, поставил рядом с собой.

— Вот Федя Гаврилин, — тихо говорит дядя Петя.- Сын типографского рабочего. Мало чего доброго он в жизни видел. Только-только ему солнышко сверкнуло. Наверно, и у вас у многих ребятишки есть?

— Есть! -кричат.

— Ведомо, есть!

— Этим добром бог не обидел!

— Тяжело мы жили, друзья… — Обвел дядя Петя толпу взглядом. — Да и сейчас нам трудно. А вот дети наши по-другому жить будут. Счастливо! Для того и революция…

Тихо, как тихо в цехе! Федя слышит взволнованное дыхание людей. Отец на лесенке: