Мишка Ворог

– Как тут не позволить? На конюшне запорют до смерти, лучше что ль?

– За что?

– Найдут, за что. Тут хоть порченная, но живая. Не будет у меня, Миня, ни мужа, ни деток, буду как Фёкла.

Дуня зарыдала, отвернувшись к стене. Мишка робко погладил её по голове.

– Не надо мне твои рубли, Миня, по собственной воле с тобой буду, назло всем.

– Нет, уж. Буду приносить, пригодятся.

Мишку тянуло на Красную площадь и под гору больше, чем к телу Дуни. Ему нравилась эта опасная игра, рисковое занятие. То, что от этого занятия страдают невинные люди, Мишка не думал. У него появился небольшой опыт, шарить по карманам он стал осмысленно с оглядкой. Но попадался, не без этого, тогда его били.

Однажды вытащил из кармана платок из бумажной материи, табакерку и сколько-то денег. Схватили его за руку да не за ту, где было ворованное.

– Ах ты, тать! – кричал человек. – По карманам шарить!

Мишка уж хотел бросить добычу, но тут чьи-то руки забрали её у него.

– Да не тать я, – тут же завопил Мишка. – С чего бы мне татьбой заниматься?

Пострадавший осмотрел мальчишку: одет прилично, чисто, в руках ничего.

– Ты кто?

– Дворовый человек.

– А где моя табакерка и платок? И деньги?

– Это я не знаю, – честно сказал Мишка, он действительно не знал, где они.

Мишку отпустили, и он расстроенный побрёл из-под горы наверх, к Красной площади. Его кто-то тронул за рукав, Миша оглянулся. Перед ним стоял парень в белой рубахе, его ровесник и протягивал платок, свёрнутый в узелок.

– Твоё, – улыбнулся парень.

Миша удивлённо поднял брови.

– Твоё, твоё, – уверил его парень. – Ты, видать, брат нашего сукна. Мы давно заметили, как ты пошевеливаешь в карманах, милостыню раздаёшь.

– Что раздаю? – не понял Мишка, принимая узелок.

– Милостыню. Когда у кого крадёшь, то с него грехи снимаешь, на себя вешаешь. Что же это, если не милостыня? Пойдём к нашим.

– Наши, это кто?

– Мошенники.

Раньше, до Петра I, кошелёк – мошну, носили на поясе и тати, срезавшие мошну, прозывались мошенниками. Царь Пётр ввёл моду на немецкое платье, где имелись карманы, мошну стали хранить там, тем самым усложнив жизнь мошенникам. Только крестьяне из деревень ножи носили на поясе. Мошенники от безысходности срезали ножи. А кому когда было легко? Две копейки, вырученные с ножа, тоже деньги. Но потихоньку приноровились из карманов красть.

В стороне от толпы, стояли два человека: один парень, лет шестнадцати, громадный вырос, а на лицо простоватый, на нём красная рубаха, серые штаны, на ногах чёботы. Другой мужчина двадцати пяти лет с хитрыми бегающими глазками. Одет он был в рубаху синего цвета, поверх неё зипун из серой ткани, синие штаны в полоску, сапоги. В правом сапоге угадывался нож. Мужчина улыбнулся, протянул руку:

– Я – Пашка Океан из беглых матросов, это Тихон Лапа, а привёл тебя Макся Щегол.

Полы зипуна на мгновенье разошлись, и блеснула цепь. «Кистень в левом рукаве», – догадался Мишка.

– А матрос, это ты из тех, что на Преображенке парусное сукно ткут?

– Не, я настоящий, я море видел, Балтийское. Тебя как звать-то, молодец?

– Михайло Павлов сын Осокин.

– Ну, хорошо, Михайло. Что, будешь с нами? Артельно, оно легче будет работать на чёрной работе.

Мишка не понял:

– Что ещё за «чёрная работа» такая?

– Ну, красть, – пояснил Пашка шёпотом.

Мишка осмотрел добычу: сорок четыре копейки, табакерка и платок.

– Давайте я вас чаем угощу за знакомство, – сказал Миша. – Поможете табакерку и платок быстро в деньги обернуть?

– Конечно, – сказал Океан. – Щегол.

Щегол забрал табакерку с платком и исчез в толпе.

– Откуда ты такой взялся? – спросил Пашка Океан. – Хорошо одет. Посадский?

– Нет. Дворовый человек господ Филимоновых.

– А почто за чёрную работу взялся? Что не хватало?

Мишка усмехнулся:

– Сначала не хватало, а потом хватать по нраву.

– Вон оно как.

Вернулся Щегол, принёс два рубля и гривенник.

– Что же почём стоит? – удивился Мишка.

– Табакерка – два рубля, платок – гривенник.

– Гривенник?

– А ты, за сколько отдавал? – спросил Океан.

– За алтын.

– Кому?

– Да вон там стоит в синем платке.

– А… Натаха с Вшивой горки. Ох и жадная. Такой платок новый стоит восемьдесят копеек. За восемьдесят их, конечно, не продают, копеек за тридцать. Гривенник хорошая цена, а алтын это уж грабёж. А табакерка, чтоб ты знал, новая стоит рублей пятнадцать или чуть более. Только она серебряная и её нельзя продавать нигде, кроме как в серебряном ряду, а там не возьмут. Потому и два рубля всего. Ну, пойдём в кабак, чаем угостишь, если не передумал.

Сахар в чае размешали ложечками и оставили их в стаканах, что бы все видели: с сахаром чай пьют.

– Почему ты Океан? – поинтересовался Мишка.

– Тебя не интересно: почему этот Лапа, а этот Щегол?

– Тут всё ясно. У Тихона не рука, а лапа, а сам он как медвежонок. А Щегол весёлый и подвижный. А почему ты Океан?

– Ты знаешь, что такое Океан?

– Знаю. Это большое море.

– А море? – не унимался Пашка.

Мишка замялся:

– Ну, море, это море. Вода там другая, бури.