Линтон. Ею все больше овладевало физическое желание вновь отдаться этому красавцу, уступить его чистой, твердой
– Он стал жирным и ленивым, ваш отец, – выговаривала она младшим девочкам, дергая гребнем их непослушные волосы. – Сидит тут, дожидается, пока его обслужат, как во времена, когда он зарабатывал много денег. Эти его барские замашки. Даже не замечает, что мы все тут надрываемся. Я вынуждена шить рубашки, в которых он потеет. Хта Хта вкалывает за десятерых слуг, а он отказывается пальцем пошевелить. Приятно, наверное, делать вид, что не существует ни домашней работы, ни счетов.
Ее сварливость передалась и девочкам.
– Ты меня ударила! – кричала Молли, а Грейси выбегала из дома и забиралась на дерево.
– Прекратите! – орала Кхин, когда Джонни изводил Молли, а та в ответ яростно налетала на него, молотя крошечными пухлыми кулачками. – Тебе же двенадцать, бога ради, Джонни! Да что с тобой такое?
– А как они, по-твоему, должны себя вести, когда ты говоришь гадости про папу? – однажды вечером резко бросила Луиза.
Кхин как раз пыталась уложить младших спать, отпустив Хта Хта немножко отдохнуть с ее малышкой Эффи, и только что с невероятным трудом выкупала Молли. Луиза заглянула в детскую пожелать доброй ночи – кажется, она собралась на вечеринку, – и Кхин оторопела, вдруг увидев эффектную невозмутимую девушку, держащуюся с царственной отчужденностью, волосы уложены в высокую прическу, тело облегает изящный саронг, шаль элегантно ниспадает с плеч. Кхин вспомнила, как встретила дочь у Лесного Губернатора, Луиза тогда примерила платье, привезенное ею, и стало ясно, как сильно она изменилась, обнаружив в себе силу собственной личности. И не изменилась ли тогда сама Кхин? Не поддалась ли едва уловимой зависти, которая позже отравит ее счастливые дни с Линтоном?
Сейчас широко расставленные глаза девочки поблескивали возмущением, словно она выносила приговор матери, – приговор ее жалкому бессилию в обычных материнских хлопотах. Никогда раньше она не смела так смотреть на Кхин.
– Истинная дочь своего отца, да? – огрызнулась Кхин.
И это была правда. Луиза всегда боготворила Бенни, как и он ее. Несправедливость этой избирательности в любви – несправедливость того, что все ее дети предпочитали Бенни, и это после всего, что она для них сделала, – задевала Кхин так сильно, что порой у нее даже мелькала мысль, что она ненавидит Луизу, их всех ненавидит.
В октябре того года случилось ужасное. Их разбудил грохот, доносившийся снизу, от подножия холма. С полдюжины солдат Армии Бирмы сооружали сторожевую будку на подъездной дорожке к их дому. Бенни приговорен к домашнему аресту на неопределенный срок, как сообщил один из солдат.
– Без суда и следствия? – уточнил Бенни, но этот дремучий громила даже не понял, о чем его спрашивают.
После возвращения домой в Инсейн Кхин почти забыла о большом мире. Конечно, от Бенни она знала, что Армия Бирмы перенесла наступательные действия из Дельты в горы, и порой с тревогой думала о Линтоне. Но сейчас она испугалась всерьез.
В первый день своего домашнего ареста Бенни затравленно сидел в своем кабинете, посреди нагромождения книг и бумаг, уставившись на тени на стене, пробуя разглядеть истину в этих мрачных силуэтах. Он был словно ребенок – зачарован и напуган непостижимостью окружающего мира.
Спасая его, Кхин в итоге ворвалась в комнату со стаканом бренди.
– Этот приговор имеет какое-то отношение к тому, о чем ты не был вправе мне рассказать? – решилась она спросить. Она имела в виду тот источник информации, от которого Бенни узнал о ее отношениях с Линтоном.
Бенни обернулся к ней с крайне озадаченным лицом.
– Если это так, – проговорил он, – то или меня вычислили, или я идиот.
Больше он ничего не сказал. Но этого было вполне достаточно. Впоследствии Кхин рассудила, что либо его предал кто-то, кому он доверял, либо его вычислили враги, а врагами были правительство У Ну и армия Не Вина. Дети Не Вина ходят в ту же школу, что Луиза, Джонни и Грейс, – поежилась Кхин. А она так небрежно раскланивалась с деспотичной генеральской женой Кэти, поджатые узкие губы которой, казалось, с трудом сдерживали презрительную ухмылку, когда та проходила мимо Кхин по школьному двору. Как же глупа была Кхин, что не попыталась завоевать симпатию этой женщины. Какой она была эгоцентричной и наивной. Бенни теперь не сможет вести дела, а жалких доходов от его фабрики льда и так едва хватает, чтобы прокормиться и платить за учебу детей.
Но все же было нечто утешительное в мысли, что Бенни скрыт от чужих глаз – и от тех, на кого он мог сам обратить внимательный взгляд. И Кхин сейчас – единственная женщина, доступная ему. И возможно, конец его свободы означает начало новой, а то и большей близости между ними?