Мисс Кэрью (ЛП)

Я спросил себя, действительно ли это так — действительно ли я не выиграл, даже в своем разочаровании и печали? Моя печаль, вероятно, останется со мной навсегда; но разве я не был в то же время отрезвлен, возвышен, очищен? Не должен ли я впредь принимать жизнь более серьезно? Не должен ли я, благодаря этому самому служению любви, которое стоило мне так дорого, научиться выполнять свою долю мирской работы более достойно и полно, чем я до сих пор пытался это делать?

Я искренне и горячо вопрошал свое сердце, и ответ пришел без паузы или подсказки. Я чувствовал, что стал и сильнее, и мудрее; что я впервые надел тогу зрелости; и что я буду, насколько у меня хватит сил, стремиться к своему настоящему будущему и жить настоящей жизнью среди своих собратьев.

Охваченный этим порывом, я схватил ручку и бумагу, написал, что согласен на назначение в Индию, и выразил намерение отправиться по суше в начале августа, чтобы добраться до Калькутты за две недели до той даты, когда должен буду приступить к исполнению своих обязанностей. Сделав это, я упаковал свою одежду и бумаги; и, обнаружив, что до завтрака еще оставалось почти два часа, положил письмо в карман, тихонько спустился по лестнице, вышел через боковую дверь и пошел по дороге, ведущей в ближайший городок, где была почта.

До Йоксби было долгих четыре мили, и путь лежал в основном по унылой вересковой пустоши, поднимающейся чередой естественных террас, разделенных тут и там низкими каменными заборами и пересекаемых одними из худших дорог, по которым я когда-либо ходил в своей жизни. Большие стада овец, разбросанные по пустошам, и время от времени одинокий фермерский дом нарушали однообразие; но это была скучная прогулка, и я не пожалел, когда, добравшись до почты и опустив письмо в почтовый ящик, повернул назад и снова начал спускаться к морю.

Дорога домой показалась мне вполовину короче. Сомнения, неуверенность, неопределенность в суждениях исчезли; и сам факт того, что было слишком поздно оглядываться назад, принес с собой чувство облегчения. Я повторял себе снова и снова, шагая под яркими солнечными лучами раннего утра, что отныне должен думать только о тех обязанностях, которые я принял — что менее чем через месяц я буду в пути — что не пройдет и десяти недель, как я окажусь на месте своих будущих трудов — что прежде всего я должен научиться забывать свою безнадежную, бесцельную, бессмысленную любовь к мисс Кэрью!

Было половина девятого, когда я вошел в ворота сторожки Сеаборо-корт. Почтальон проехал мимо меня несколько минут назад, и к тому времени, как я вошел, все уже приступили к завтраку. Сэр Джеффри только что открыл почтовую сумку и раздал ее содержимое своим гостям; те, кто получил письма, были заняты их чтением, а мои собственные лежали стопкой рядом с моей тарелкой.

— Вы сегодня опоздали, Фил, — сказал сэр Джеффри, когда я обменялся обычными приветствиями и сел на свое место.

— Напротив, я пришел раньше обычного, — ответил я. — Я ходил в Йоксби.

— Пешком?

— Пешком — и я думаю, что никогда прежде не видел такой унылой местности.

— Полагаю, вы правы, мистер Дандональд, — сказала леди Бьюкенен. — Между Сеаборо-корт и Йоксби, у дороги, почти нет деревьев. Вам следовало держаться побережья, там очень красивые виды.

— Боюсь, сегодня утром я думал больше о деле, чем о красоте, — ответил я, — и больше о почтовом ящике, чем о том и другом.

— О почтовом ящике? — повторила она.

— Да, я встал очень рано и написал важное письмо, которое мне захотелось отправить своими руками.

— Уж не письмо ли в Калькутту, Фил? — спросил сэр Джеффри, отрываясь от газеты.

— Да, письмо в Калькутту.

— Хм! Пришли к какому-нибудь решению?

— Конечно. Я согласился на это предложение.

Сэр Джеффри помрачнел, но ничего не сказал. Леди Бьюкенен и миссис Макферсон разразились дружескими причитаниями. Мисс Кэрью продолжала читать свои письма и, казалось, даже не слышала, о чем мы говорили.

— Я не могу поздравить вас со всей искренностью, мистер Дандональд, — сказала жена моего друга, — хотя мне так жаль, что вы уезжаете. Мы действительно не верили, что вы покинете Англию и ваших друзей.

— Я с трудом могу в это поверить, — добавила миссис Макферсон.

— Я думаю, вам следовало бы дать себе немного больше времени на размышления, — заметил сэр Джеффри.

— Ужасное место, Индия! — воскликнул капитан Брюер. — Вы бы не спешили туда ехать, если бы знали, каково там, могу вам сказать! Достаточно плохо для солдат, но еще хуже для гражданских. Отвратительный климат — как будто одну половину года живешь в духовке, а другую — в душе!

— Конечно, вы знакомы с Индией? — сказал священник.

— Нисколько, — ответил я.

— О, клянусь Небом! Я вас совершенно не понимаю! — воскликнул драгун. — Я не понимаю, зачем. Как редактор английской газеты…

— Могу я спросить, какая газета сделала вам предложение? — вмешался священник.

— «Калькуттский громовержец».

— Замечательное издание — лучшая газета в Восточной Индии, — одобрительно сказал он, — но я боюсь, что вы найдете работу утомительной.

— Тем лучше. Мне все равно.