Мисс Кэрью

— Однако, Фил, вы провокатор! — сказал он. — Разве вы не видите, что мы хотим, чтобы вы рискнули высказать какое-то мнение?

— Тогда я принимаю мнение капитана Брюера, — ответил я с некоторой горечью. — Я не сомневаюсь, что это ужасная чушь, и что читать это будет просто тратой времени.

— Но любое наше занятие сейчас — пустая трата времени, — сказала мисс Кэрью, — и можем ли мы заняться чем-нибудь более подходящим, чем чтением, как вы утверждаете, чуши?

Когда она произнесла это с несколько странной интонацией, я поднял глаза и обнаружил, что она пристально смотрит на меня.

Час спустя мы перенесли наши складные стулья в небольшое углубление среди скал, подальше от домов, — приятное, тенистое, уединенное место с видом на открытое море и мелким белым песком под ногами. Плеск волн и, время от времени, стук молотков на борту яхты, где сэр Джеффри разрушал свое изобретение, нарушали тишину нашего уединения.

— Итак, — лениво сказал священник, — кто начнет?

Мисс Кэрью выбрала несколько листов из стопки бумаг и, оглядев круг со своим милым, властным видом, сказала: «Начать должен мистер Дандональд. Нет, сэр, никаких возражений. Решение суда обжалованию не подлежит».

— О, королева! — ответил я. — Слышать — значит повиноваться.

И вот, коснувшись сначала бумагами головы, в знак смирения, я начал.

ГЛАВА III УЖАСНАЯ КОМПАНИЯ

По происхождению я француз, мое имя — Франсуа Тьерри. Мне нет нужды утомлять вас историей своей жизни. Достаточно будет сказать, что я совершил политическое преступление, что за это меня отправили на галеры, что я и по сей день являюсь изгнанником. В мое время клеймение еще не было отменено, и я мог бы показать вам выжженные буквы на своем плече.

Меня арестовали, судили и приговорили в Париже. Когда я вышел из зала суда, в моей голове звенели слова обвинительного вердикта. Грохочущие колеса тюремного фургона повторяли их в тот вечер на протяжении всего пути из Парижа в Бисетр, и весь следующий день, и следующий, и следующий, — по утомительной дороге из Бисетра в Тулон. Когда я оглядываюсь назад на то время, думаю, что, должно быть, был ошеломлен неожиданной суровостью моего приговора. Я ничего не помню ни о путешествии, ни о местах, где мы останавливались, — ничего, кроме вечного повторения travaux forsis, travaux forsis your perpetual[2], опять и опять, снова и снова. Ближе к вечеру третьего дня фургон остановился, дверца распахнулась, и меня провели через каменный двор, по выложенному камнем коридору в огромный каменный зал, тускло освещенный сверху. Здесь меня допросил военный суперинтендант и внес мое имя в увесистый гроссбух, переплетенный и скрепленный железом, — книга в кандалах.

— Номер Двести Семь, — сказал суперинтендант. — Зеленый.

Меня отвели в соседнюю комнату, обыскали, раздели и погрузили в холодную ванну. Выйдя из ванны, я надел «ливрею галер» — грубую холщовую рубашку, брюки из коричневой саржи, красную саржевую блузу и тяжелые ботинки, окованные железом. И наконец, зеленую шерстяную шапочку. На каждой штанине брюк, а также на груди и спине блузки были запечатлены роковые буквы «Т. Ф.». На латунной табличке спереди на шапочке были выгравированы цифры «207». С этого момента я потерял свою индивидуальность. Я больше не был Франсуа Тьерри. Я был Номером Двести Семь.

Суперинтендант стоял рядом и наблюдал.

— Давайте, поторопитесь, — сказал он, покручивая усы большим и указательным пальцами. — Уже поздно, а вы должны обвенчаться до ужина.

— Обвенчаться! — повторил я.

Суперинтендант рассмеялся и закурил сигару.

По другому каменному коридору, через другой двор, в другой сумрачный зал, — очень похожий на предыдущий, но заполненный убогими фигурами, — пронизанный шумом от звона оков и имевшимся в каждом конце круглым отверстием, в которое мрачно выглядывало жерло пушки.

— Приведите номер Двести Шесть, — сказал суперинтендант, — и позовите священника.

Номер Двести Шесть вышел из дальнего угла зала, волоча тяжелую цепь; подошел кузнец, с обнаженными руками, в кожаном фартуке.

— Ложитесь, — сказал кузнец.

Я лег. Затем на мою лодыжку было надето тяжелое железное кольцо, прикрепленное к цепи из восемнадцати звеньев, и заклепано одним ударом молота. Второе кольцо соединило разрозненные концы моей цепи и цепи моего спутника и было заклепано таким же образом.

— Хорошо, — сказал суперинтендант, доставая из кармана маленькую красную книжечку. — Номер Двести Семь, обратите внимание на тюремный кодекс. Если вы попытаетесь сбежать, но безуспешно, вы будете убиты. Если вам удастся выйти за пределы порта, а затем вас схватят, вы получите дополнительный срок. Как только вас хватятся, прозвучат три пушечных выстрела, и на каждом бастионе будут подняты тревожные флаги. Сигналы будут передаваться по телеграфу морской охране и полиции десяти соседних округов. За вашу голову будет назначена награда. Соответствующие объявления будут вывешены на воротах Тулона и разосланы в каждый город по всей империи. Будет законно открыть по вам огонь на поражение, если вас не удастся захватить живым.