Я взглянул и увидел Капитана, сидящего у своей конуры с прижатыми ушами и громко рычащего, пока француз медленно спускался по ступенькам, ведущим из его мастерской в дальнем конце двора. На последней ступеньке он остановился, закурил сигару, огляделся, как бы проверяя, нет ли кого поблизости, а затем направился прямо к конуре, находившейся в паре ярдов от него. Капитан издал короткий сердитый рык и положил морду на лапы, готовый к прыжку. Француз демонстративно скрестил руки на груди, не сводя глаз с собаки, и спокойно курил. Он точно знал, как далеко может прыгнуть собака, и держался на безопасном расстоянии. Внезапно он наклонился, выпустил клуб дыма в глаза псу, издевательски рассмеялся, легко повернулся на каблуках и ушел, оставив Капитана, тщетно пытавшегося избавиться от цепи и лаявшего ему вслед, как сумасшедшего.
Шли дни, и я, работая в своем цеху, больше не видел Графа. Наступило воскресенье — третье, мне кажется, после нашего разговора с Джорджем во дворе. Идя с ним в часовню, как обычно, утром, я заметил, что в его лице было что-то странное и встревоженное, и что по дороге он почти ничего не сказал. Я тоже молчал. Не мне было задавать ему вопросы; и я помню, как подумал про себя, что облако развеется, как только он окажется рядом с Лией, и они, держа в руках одну книгу, станут вместе петь гимн. Однако этого не произошло, потому что Лии не было. Я ежеминутно оглядывался на дверь, ожидая увидеть ее милое личико; но Джордж ни разу не поднял глаз от своей книги и, казалось, не заметил, что ее место пустует. Так прошла вся служба, и мои мысли постоянно отвлекались от слов проповедника. Как только было произнесено последнее благословение, и мы уже почти переступили порог, я повернулся к Джорджу и спросил, не заболела ли Лия?
— Нет, — мрачно ответил он. — Она не больна.
— Тогда почему она не пришла?..
— Я скажу тебе, почему, — нетерпеливо перебил он. — Потому что ты видел ее здесь в последний раз. Она больше никогда не придет в часовню.
— Никогда больше не придет в часовню? — Я запнулся, тронув его руку в искреннем удивлении. — Почему, Джордж, в чем дело?
Но он стряхнул мою руку и топнул так, что зазвенела мостовая.
— Не спрашивай меня, — грубо сказал он. — Оставь меня в покое. Скоро ты все узнаешь.
С этими словами он свернул на проселочную дорогу, ведущую к холмам, и покинул меня, не сказав больше ни слова.
В свое время со мной плохо обращались, но до этого момента Джордж ни разу не бросил на меня сердитого взгляда и не произнес ни одного грубого слова. Я не знал, что мне делать. В тот день, во время обеда, мне казалось, что каждый кусок готов застрять у меня в горле; потом я вышел и беспокойно бродил по полям, пока не наступил час вечерней молитвы. Затем я вернулся к часовне и сел снаружи, возле чьей-то могилы, ожидая Джорджа. Я видел, как прихожане входили по двое и по трое; слышал, как в вечерней тишине торжественно прозвучали первые ноты псалма; но Джордж не пришел. Затем началась служба, и я понял, что, несмотря на его пунктуальность, ожидать его больше не имело смысла. Где он может быть? Что могло случиться? Почему Лия Пейн никогда больше не придет в часовню? Может быть, она перешла в какую-то другую церковь, и поэтому Джордж казался таким несчастным?
Сидя там, на маленьком унылом кладбище, пока вокруг меня быстро сгущалась тьма, я задавал себе эти вопросы снова и снова, пока у меня не заболела голова, потому что в те времена я не привык ни о чем думать. Наконец, я больше не мог сидеть спокойно. Внезапно меня осенила мысль, что я пойду к Лии и узнаю, в чем дело, из ее собственных уст. Я вскочил на ноги и направился к ее дому.
Было совсем темно, начинал накрапывать легкий дождь. Я обнаружил, что садовая калитка открыта, и у меня мелькнула надежда, что Джордж может быть там. Я на мгновение замер, решая, постучать или позвонить, когда звук голосов в коридоре и внезапное мерцание яркой полосы света под дверью предупредили меня, что кто-то выходит. Застигнутый врасплох и совершенно не готовый в данный момент что-либо сказать, я отступил за крыльцо и подождал, пока те, кто был внутри, выйдут. Дверь открылась, внезапный свет залил розы и мокрый гравий.
— Идет дождь, — сказала Лия, выглянув и прикрывая свечу рукой.
— И холодно, как в Сибири, — добавил другой голос, который не принадлежал Джорджу, но все же звучал странно знакомо. — Фу! Разве в таком климате может цвести столь нежный цветок как ты, моя дорогая!
— Во Франции климат лучше? — тихо спросила Лия.
— Настолько, насколько это могут сделать голубое небо и солнечный свет. Ангел мой, даже твои ясные глаза станут сиять в десять раз ярче, а твои румяные щеки станут в десять раз розовее, когда окажутся в Париже. Ах! Я не могу дать тебе никакого представления о чудесах Парижа — широких улицах, обсаженных деревьями, дворцах, магазинах, садах! — это волшебный город.
— Наверное, так и есть! — сказала Лия. — И ты будешь водить меня по всем этим красивым магазинам?