Мисс Свити

Как и у Агаты, из кухни Маргарет открывался великолепный вид на сад, но само помещение производило такое впечатление, как будто здесь только что пировала шайка малолетних сорванцов. В раковине громоздилось с полдюжины чашек, разумеется, немытых. Коробка с чаем стояла незакрытая. Саманта поспешила вернуть крышку от коробки на место. Тонкий аромат душистых цветков — Маргарет предпочитала сорт «мин» с орхидеей — плохо сочетался с затхлостью замусоренной кухни. Саманта обвела взглядом царивший вокруг беспорядок. На столе теснились открытые банки с домашним вареньем, и из каждой выглядывала ложка. Здесь же приткнулись тарелки с огрызками недоеденных тостов. Кусок масла, знававший лучшие дни, мечтал о холодильнике в надежде обрести подобие былой твердости.

Из-под груды пакетов с острыми чипсами Саманта извлекла древний чайник и корзинку для фруктов, заполненную клубками шерсти. Поставив чайник на плиту, она принялась за уборку. Но, даже обретя чистоту, кухня не стала выглядеть привлекательнее. Покрытая слоем сала плита, холодильник в пятнах ржавчины… Несмываемые желтые потеки на стенках раковины, разномастная мебель…

Выходившая на улицу гостиная в веселеньких обоях с полевыми цветами и с обитыми желтой тканью креслами смотрелась куда симпатичнее. Стены украшала внушительная коллекция изысканных французских тарелок с изображением галантных сцен XVIII века. В витрине красовался сервиз английского фарфора «Flowers of the month»[5] производства фирмы «Royal Albert» — его чашки и блюдца соседствовали с чайником, расписанным рукой Маргарет. На камине стояли две лампы с цветочным узором, накрытые абажурами с бахромой. Больше всего не повезло камину — над ним нависал огромный портрет маслом Ральфа Маккаллена в парадной форме. Награды, щедро увесившие его грудь, вызывали некоторые сомнения — так, историк без труда распознал бы среди них несколько орденов наполеоновской армии. Но автор этого шедевра Маргарет никогда не обращала внимания на подобную ерунду.

Минут через десять в квартире сестры появилась и Агата, прошествовавшая прямо в гостиную. Она поставила на низкий столик вишневого дерева поднос, на котором гордо высилась полная тарелка лепешек. Оставшееся пространство занимали три чашки, три серебряные ложечки, сахарница, маленький молочник и заварной чайник с ее любимым чаем. Агата терпеть не могла «мин» с цветками орхидеи, считая его слишком слабым, зато обожала индийский чай «дарджилинг стейнталь» с привкусом зеленых яблок, убежденная, что он наполняет ее новой энергией. Она похлопала рукой по вышитым подушкам, разложенным на широком диване, обитом канареечно-желтым велюром. Поставленный в стратегически выверенном месте — прямо напротив эркера, — диван занимал бо́льшую часть гостиной. В углу возле окна притулился столик на рахитичных ножках, непонятно как выдерживавший вес здоровенного телевизора. Устроившись на диване, Маргарет могла следить за всеми передвижениями соседей, одним глазом поглядывая на экран телевизора, настроенного на канал Би-би-си, передающий документальные фильмы из жизни животных.

Саманта вошла в гостиную с еще одним чайником в руках — в нем заваривался любимый тетушкин чай.

— Идет, — шепнула она Агате. — Я уговорила ее встать. Честно говоря, она согласилась только после того, как я сказала, что ты принесла целую тарелку лепешек.

И вот наконец в комнату вплыла Маргарет — в необъятных размеров розовом халате, обшитом кружевами. Опираясь на плечо Саманты, она добралась до дивана, на который не села, а рухнула. Агата, приткнувшаяся было на самом краешке, резко вскочила, опасаясь, как бы сестрицыны ноги не приземлились у нее на коленках. Саманта устроилась напротив обеих бабок, сев по-турецки прямо на мохнатый ковер.

— Мне кажется, я скоро умру, — пробормотала Маргарет, бросая заинтересованный взгляд в сторону тарелки со сдобой.

— Последние восемьдесят лет ты каждый день только и делаешь, что собираешься умирать, — оборвала ее Агата. — И прекрати пересчитывать лепешки! Хватит на всех.

Адресованного ей предостерегающего жеста Саманты она предпочла не замечать.

— Одним словом, Маргарет, возьми себя в руки! — воскликнула она. — Конечно, Теофиль стал для нас почти членом семьи, но, в конце концов, он просто жилец.

— Да, но я его любила, — прохныкала Маргарет.

— Значит, тебе следовало открыть ему свои чувства немного раньше. Позволь тебе напомнить, что вы с ним прожили под одной крышей больше тридцати лет.

— Ну, знаешь ли, я — не ты. У меня еще сохранилась кое-какая гордость. Я бы никогда не смогла, едва овдовев, броситься на шею первому встречному мужчине, лишь бы он на мне женился, — ехидно проговорила Маргарет, запуская руку в тарелку с лепешками и захватывая пальцами сразу две штуки.