В 1914 году фон Лауэ получил Нобелевскую премию и до сих пор остается одним из ведущих физиков — теоретиков мира. Этот человек в течение войны фактически был на нашей стороне. Он достоин уважения своих коллег во всем мире как за научные познания, так и за личные качества. Такие люди, конечно, были редки в Германии. Тем не менее я решил интернировать его вместе со всеми остальными. Я считал, что наши ученые с успехом смогут обсудить с ним будущее немецкой физики. Но, хотя я и усиленно рекомендовал это, а наши военные обращались с ним очень хорошо, эти мои рекомендации так и остались невыполненными. В официальных бумагах я несколько раз повторял их и, наконец, сразу после Хиросимы писал относительно фон Лауэ и Отто Г ана:
«Я усиленно рекомендую, чтобы им была предоставлена возможность скорее встретиться со своими коллегами из стран союзников для обсуждения вопроса об общем состоянии науки в Германии перед войной и во время войны. Они смогли бы выработать конструктивные предложения для будущего. Если предполагается хотя бы в малых масштабах как-то оживить в Германии научное образование, — с нашей помощью или без нее, — то желательно, чтобы именно эти люди стояли у руководства этим делом».
Наконец караван командирских машин и джипов отбыл в Гейдельберг, увозя и шестерых наших пленников. Провожая их, я не мог не вспомнить прелестную каррикатуру Джемса Сарбера, снабженную подписью «Захват трех профессоров — физиков». Я чувствовал себя немного похожим на сарберовскую свирепую женщину, направившую пистолет на бедных испуганных профессоров. Во всяком случае, я радовался тому, что воспротивился планам полковника Паша о проведении воздушной операции против физиков. Осуществись она, мы, если можно так выразиться, «пересарберили» бы самого Сарбера.
Совершенно очевидно, в целом немецкая урановая организация была смехотворно мала по своим масштабам. Здесь, в центральной группе лаборатории все, что было смонтировано, умещалось в небольшой подземной пещере, в пристройке к маленькой текстильной фабричонке и в нескольких комнатах старого пивоваренного завода. Справедливости ради следует отметить — оборудовано все было хорошо, но по сравнению с тем, что было сделано в Соединенных Штатах, выглядело жалким. Нам даже иногда, приходила в голову мысль, что наше правительство тратило больше денег на одну нашу разведывательную миссию, чем германское — на весь их урановый проект.
Но у нас все еще недоставало Гейзенберга — нашего главного «объекта» среди немецких физиков. За несколько дней до захвата нами Эхингена он уехал на велосипеде к своей семье в Баварию, на территорию, находившуюся еще в руках у немцев. Перед отъездом он дал строгие указания запрятать все относящиеся к делу материалы и держать в тайне их местонахождение. Но его предупреждения и указания были напрасными: все, что было зарыто так тщательно — две тонны урана, две тонны тяжелой воды и десять тонн графита, — мы обнаружили, как подтвердил впоследствии в своем интервью агентству «Ассошиэйтед Пресс» Гейзенберг.
В найденных документах мы нашли некоторую нужную для нас техническую информацию. Но у меня оставалось чувство, что здесь было не все, часть документов отсутствовала. Казалось маловероятным, чтобы Гейзенберг спрятал только уран и не укрыл важные результаты своих исследований. Чем больше я об этом думал, тем больше убеждался в том, что некоторых важных документов не хватает.
Наконец, мне удалось пронюхать, что исчезнувшие документы запечатаны в большой бидон и опу щены в выгребную яму дворовой уборной одного из домиков, где жили физики. Я вызвал лейтенанта с солдатом и приказал немцу показать дорогу.
«Действуйте по указаниям этого немца, — сказал я лейтенанту. — Это очень важное задание. Смотрите не испачкайте руки!» Офицер был очень заинтересован своей миссией и, не зная, что его ожидает, сказал, что он высоко оценивает мое доверие. Однако он отомстил мне, и последним пришлось смеяться ему: он положил эту отвратительно пахнувшую находку прямо под моим открытым окном. Таким образом, не кому-нибудь, а именно мне пришлось беспокоиться о чистоте своих рук, когда я открывал бидон.
Как я и предполагал, в бидоне находились основные доклады о немецких изысканиях, связанных с урановым котлом.
Между тем и наши солдаты сделали прекрасное открытие. Они нашли запас изысканных вин, принадлежащий, по — видимому, семье фон Вейцзекера. Конечно, этот запас немедленно был конфискован и через две недели в Гейдельберге израсходован на праздновании Дня победы.