Миссия Бога

Однако это широко распространенное убеждение кажется мне еще более высокомерным и несправедливым в отношении израильтян, чем то, в чем обвиняют их самих. Для меня совершенно очевидно, что авторы обвинительной полемики против богов Вавилона очень четко понимали различие между материальными идолами и богами, которых они изображали. Их понимание этой части языческого богословия было столь глубоким, что они смогли представить его в карикатурной форме, подвергая критике одновременно идолов, богов и их поклонников. В Ис. 46, 1–2 изображены два великих вавилонских бога – властителей небес Вила и Нево. Оба они склонились к земле. Почему? Потому что их идолы вот-вот выпадут из телеги, в которую их погрузили. Пророк прекрасно понимает, что в представлении вавилонян статуи богов вовсе не отождествлялись с самими богами. Боги незримо пребывали где-то «там, в вышине». А их истуканы оставались видимыми «здесь, внизу». Его главная мысль сводится к следующему: кем бы и где бы ни были эти боги, с точки зрения вавилонян, в случае опасности они неспособны защитить даже своих идолов, не говоря уже о поклоняющихся им людях. Напротив, боги превращаются в тяжелую ношу для своих поклонников, которые чувствуют себя обязанными спасти истуканов любыми возможными, пусть и неблагородными, средствами. Богам вавилонского сонма приходится оставить свои изображения на милость шатких телег, запряженных быками, плетущимися по улицам Вавилона.

В основе пророческой сатиры лежит не наивное невежество, а глубокое проникновение в суть вещей. Ее выразительность полностью определяется пониманием различия, которое существовало в умах вавилонян между идолами и стоявшими за ними богами. Пророку было хорошо известно, что вавилоняне отличали своих богов от их видимых образов. Мысль пророка заключалась в том, что бесплодные попытки так называемых богов спасти своих собственных идолов выглядят комичными и даже нелепыми.

В ранних повествованиях мы тоже находим доказательства того, что израильтяне были далеко не так глупы, как их хотели бы видеть страдающие манией величия плюралисты. Они понимали, что статуя или алтарь не то же самое, что боги, которых они олицетворяют. Но это не мешало им насмехаться над бессилием языческих богов. Иоас, отец Гедеона, без страха предстал перед разъяренной толпой после того, как его сын разрушил алтарь Ваала и срубил дерево Астарты в своей деревне. Его слова блестяще отражают бессмысленность поклонения богу, который нуждается в защите: ведь люди поклоняются богам в надежде на их покровительство. По крайней мере, бог должен быть достаточно силен, чтобы защитить свое собственное святилище и идола. «Вам ли вступаться за Ваала, вам ли защищать его?.. если он Бог, то пусть сам вступится за себя, потому что он разрушил его жертвенник» (Суд. 6, 31).

Еще более саркастичную реакцию вызвала у Илии склонность Ваала уходить в самовольную отлучку в момент, когда он срочно нужен своим поклонникам. Ахав воздвиг алтарь Ваалу и Астарте, у которого Иезавель поставила служить четыреста пророков. Но где бы ни пребывал Ваал в духовной реальности, у алтаря его обезумевших поклонников на горе Кармил бога точно не оказалось. Насмешки Илии, рассчитанные на религиозные чувства лжепророков, обращены к их уверенности: несмотря ни на что он все-таки бог, но «отлучился», видимо, раз не отвечает на их призывы. «Кричите громким голосом, – говорил Илия, – может быть, он задумался, или занят чем-либо, или в дороге, а может быть, и спит, так он проснется!» (3 Цар. 18, 27).

Еще один весьма комический рассказ можно рассматривать, как намеренно противоречащий идее о том, что материальные объекты можно просто отождествлять с богами, которых они изображают. Израильтяне вообразили, будто принеся ковчег завета на поле боя, они тем самым заручатся присутствием и поддержкой Яхве. Филистимляне сначала думали так же и трепетали от страха. Но дальнейшие события доказали неправоту обеих сторон (1 Цар. 4, 1-11). Яхве нельзя отождествлять ни с одним из материальных объектов в руках израильтян, пытавшихся им манипулировать, – даже если ковчег и был построен по его особому указанию. После того, как ковчег совершает свой непрошеный обход по филистимским городам, враги Израиля учатся отличать его от Бога Израиля. Ковчег зримо присутствовал среди них, но сокрушительное поражение им нанесла десница Яхве, Бога Израилева (1 Цар. 5, 6-12). Если это понимали даже филистимляне, насколько же яснее все это должны были представлять рассказчик и читатели-израильтяне в отношении филистимского бога Дагона и его идола? Тот факт, что идол дважды упал лицом вниз (во второй раз лишившись рук и головы), ясно означает: приписываемая Дагону божественная сила не могла даже удержать его собственное изображение в вертикальном положении перед символом Бога Израилева (1 Цар. 5, 2–4). Насмешливый тон и богословская подоплека повествования перекликаются с сатирическим изображением Исаией могучих богов Вавилона в Ис. 46, 1–2.