– Тут такое дело, Женька, – выговорил он, – мне в самом деле несколько раз снились сны… типа того, что тут тебе травил этот Добродеев. Мне снилось и то, что моя жена, Галька, – она какая-то… не наша. Несколько раз я замечал, что она… как бы это помягче… читала мои мысли. Хотя, как ты знаешь, у меня этих мыслей всегда было не ах как много… эге. Нет, я не говорю, что верю этому Астароту Вельзевулычу на слово… Но просто я не понимаю, в чем дело… В общем, россказни этого твоего Добродеева удивительно совпадают с некоторыми моими… кошмарами, что ли. Мне снилось, что я превратился в древнеегипетскую мумию, пытался вылезти из бинтов, но они меня сжимали и не пускали… – Ковалев, не найдя в своем не таком уж обширном лексиконе нужных слов, просто сделал энергичный рубящий жест рукой и коротко, выразительно выругался. – А ты как раз говорил, что мы якобы путешествовали в Древний Египет за этим посохом Моисея, и… Я там остался, как вот сейчас Ковбасюк и этот лунный американец Буббер. Так рассказывал тебе Добродеев? Верно?
– Да, – кивнул Афанасьев. – Я понимаю, тебе нелегко поверить. А мне, думаешь, просто? Да и есть ли необходимость во все это верить? Зачем, а? Нет, Колян, если ты откажешь Добродееву и никуда не отправишься, я тебя прекрасно пойму. Зачем тебе, рискуя жизнью, из непонятных побуждений переться на три с половиной столетия назад, и для чего – для того, чтобы изгадить историю собственной страны по воле какого-то тупого имбецила, греющего задницу в президентском кресле? Правда? Зачем тебе верить в то, что твоя жена – какая-то перекроенная на человеческий лад инопланетянка? Кстати, этот Добродеев предупредил меня о том, что у твоих детей могут проявиться экстраординарные способности дионов, к роду которых якобы принадлежит Галя. Вот так вот!
– Ладно, Женек, не горячись, – выговорил Ковалев, – если честно, все это заманчиво, потому что надоела сытая жизнь. Не хватает, как говорят окончательно зажравшиеся америкашки… адреналина, что ли? Ну да. Просто и ты меня пойми. Как мне во все это верить? Жена с другой планеты, дети могут оказаться этими… экстрасенсами. Черт знает что. Конечно, у тебя после этой машины времени стало болезненное воображение. Да на твоем месте любой бы свихнулся!
– Ты хочешь сказать, что я свихнулся? – улыбнулся Афанасьев, внутренне предположив, что банкир может ведь ответить и утвердительно.
Впрочем, Колян Ковалев не успел сформулировать свое мнение по этому скользкому вопросу, потому что в дверь начали сначала стучать, а потом откровенно ломиться. Ковалев недовольно щелкнул замком, и в комнату для курения вторгся маленький сын Афанасьева. Он подпрыгнул и закричал:
– Папа, дядя Коля, идите посмотрите! Там Лешка висит!
– Ты чего, Ванька? – недовольно спросил Ковалев. – Как это – висит?
– В воздухе!
– Опять на люстре катается, что ли? Иди и скажи тете Гале, чтобы она его сняла, да и все. Я смотрю, вы совсем тут распоясались.
– Да ничего мы не распоясались, дядя Коля! А моя мама и тетя Галя сказали, чтобы я не говорил глупостей. А сами пьют вино. Между прочим, вино вредно для здоровья, как говорит наш учитель Грузовозофф, – лукаво добавил Ваня Афанасьев.
Его отец и Ковалев стали досадливо махать на него руками, но потом сдались, решив, что так проще отделаться от подрастающего поколения, и пошли вслед за мальчиком. Они поднялись на второй уровень ковалевской квартиры и остановились перед большой дверью. Ваня легонько присвистнул, и дверь плавно отъехала в сторону, повинуясь условному звуковому сигналу. Хозяин дома с досадой вошел в комнату и… застыл на пороге.
Он увидел двух своих сыновей.
Нет, в самом факте того, что отец увидел своих детей, понятно, нет ничего необычного, тем паче – шокирующего. Однако то, в каком положении нашел Николай Алексеевич Ковалев своих отпрысков, было весьма примечательно. Старший сын, десятилетний Сережа, сидел на краю дивана и громко хлопал в ладоши, выражая свое восхищение. В центре же комнаты находился младший, шестилетний Алеша. Именно на него был обращен взгляд его брата, а теперь и взгляды Вани и Евгения Афанасьевых, а также Николая Алексеевича Ковалева. Посмотреть было на что.
Алеша висел в воздухе и, смеясь, вытягивал то левую, то правую руку. Время от времени он переворачивался через голову и, смеясь, дрыгал ногами. Он висел примерно в двух метрах от пола. НИ НА ЧЕМ. Если быть точным, то он просто болтался в центре комнаты, как космонавты в своем корабле в состоянии невесомости.
Афанасьев подскочил к Алеше, резко провел рукой у него под ногами, потом над головой и, не обнаружив ничего, что могло бы удерживать младшего Ковалева в воздухе, сказал громко и отчетливо:
– А еще говорят, что люди не могут летать! – Ковалев-старший с выпученными глазами осел по стене на ковер…