Миссия доктора Гундлаха

На обратном пути им повстречалась группа повстанцев, молодых парней и девушек, вооруженных самым различным оружием, от французского спортивного карабина «22-комбо» и старого винчестера Томсона до современного АР-10. У одного парня болтался на бедре в кобуре парабеллум — такой же, как у Гертеля, и Гундлах впервые так остро почувствовал, что Гертеля больше нет. Будто наяву услышал его голос: «Послушай, Ганс! А мы с тобой ничего, подходящая пара!»

Санчо Пансу догнала месть Пинеро, а он, Дон Кихот—Гундлах, пока жив, мучается оттого, что в этой трагедии есть и частица его вины, угрызения совести теперь вскипают в нем, как пузыри на болоте. А еще гнев и жажда мщения. Кажется, он тогда в парке не солгал, ответив на вопрос Глэдис Ортеги — «да»... Отомстить этим негодяям, и, видит бог, он наконец-то смог бы заснуть спокойно.

Глава 6

Позднее доктор Диас принес Гундлаху газеты за последнюю неделю октября. В Сан-Сальвадоре выходило семь газет, четыре в столице, две в Сан-Мигеле и одна «Диарио де оссиденте», в Санта Ане, втором по величине городе страны и ее «кофейном сердце». Санта Ана находился в западном районе, занятом повстанцами, и газеты пришли, наверное, оттуда.

Среди прочих сообщений в «Диарио латино» Гундлах нашел информацию «о кровавом столкновении у озера Ицалько». «Эль мундо» поместила комментарий РИАГ и интервью доктора Сейтца о том, что он, будучи шефом бюро, пытался удержать Гундлаха и Гертеля, настаивая на их пребывании в отеле, и что поездка «либо носила частный характер, либо предпринята по поручению третьих лиц».

Два дня спустя Гундлах получил от Дорпмюллера письмо на английском языке. Почерк четкий, разборчивый. Как у многих инженеров старой школы, оно написано было чертежным шрифтом — может быть, в свое время Дорпмюллер начинал чертежником. Желая подчеркнуть подлинность письма, Дорпмюллер упоминал их встречу на той африканской плотине. Он писал: «Можете себе вообразить, как меня потрясла смерть Петера Гертеля и сколь высоко я ценю вашу самоотверженность... Мне только что сообщили, что послезавтра меня освободят. Если это произойдет, мне, я полагаю, удастся убедить дирекцию соответствующим образом позаботиться о вас. Интервью доктора Сейтца основывается на полном непонимании происходящего и значения иметь не может. Дорогой Ганс Гундлах, не чувствуйте себя одиноким и, главное, поправляйтесь! Желаю вам этого от всего сердца. Преданный вам Георг Дорпмюллер».

На обратной стороне листка приписка: «На собственном опыте я убедился, что повстанцы ведут себя благородно. Мне на них жаловаться не приходится... По моему мнению, через несколько лет здесь все будет в их руках — вся страна, как в Никарагуа. И они имеют на это полное право, точно так же, как там, в Никарагуа».

Известие об освобождении Дорпмюллера занимало мысли Гундлаха весь день и полночи. Он не очень понимал логику, которая руководила действиями повстанцев. Значит, они все-таки оставляют его у себя взамен Дорпмюллера. Но ведь РИАГ явно бросил Гундлаха на произвол судьбы! Повстанцы не могут этого не понимать. Что же ими движет?

Гундлах еще долго лежал без сна, снова вспомнив о Гертеле. Наверное, Гертель предвидел, чем может кончиться дело, но твердо встал на сторону Гундлаха. А он его погубил. Эта мысль была нестерпимой, и смириться с ней возможно лишь, постоянно себя одергивая и повторяя: «Во всем виноват Пинеро!» Он часто говорил себе эти слова, и все же они не успокаивали: Пинеро бандит, чего от него ждать, а он недооценил американца. Во второй раз, кстати сказать.

Гундлах признавался себе: втайне он рассчитывает на третий раунд. Что с ним будет, когда рана заживет? Что предпримут партизаны?

Его слегка лихорадило. Чтобы уменьшить боль, он лег на правый бок, как во время операции. И, прежде чем пришел сон, успел подумать, что неправильно ставит вопрос,— не в том дело, что предпримут партизаны? Важно, что ты сам намерен предпринять. Но этого он как раз и не знал.

Глава 7

Гундлах выздоравливал. Все чаще он невольно спрашивал себя: «Кто они, эти партизаны?» В группе, дислоцировавшейся в лесах повыше озера Ицалько, бойцов вряд ли наберется на полную роту. Почему же военные, знавшие, где она располагается, не нападают на нее?

Если верить «Радио насьональ», радиостанциям режима, то в борьбе «доблестной сальвадорской армии против подлых изменников, задумавших отдать страну на растерзание коммунистам», шестнадцати тысячам солдат противостояли три-четыре тысячи партизан. Гундлах знал, что в такой войне четырех и даже пятикратного превосходства в силах для победы недостаточно. У американской армии во Вьетнаме было десятикратное превосходство, но этого оказалось мало. Наступать на несколько освобожденных районов сразу армия не могла, тем более что необходимо было держать под контролем коммуникации, мосты, подъездные пути к городам. Правда, армии помогали полицейские части и правые экстремисты, но и партизанам было на кого опереться в городах и деревнях.