На следующее утро Меньшин, как всегда, отправился на занятия в университет. Во время полуденного перерыва он сделал телефонный звонок.
— Передайте ей, — коротко сообщил он слуге, который поднял трубку, — что звонит профессор Меньшин.
Спустя минуту в трубке раздался женский голос.
— Миссис Паттерсон, — сказал Меньшин, — желательно, чтобы время начала ужина было изменено с семи на полночь. Я полагаю, что танцы в «Гранд Йорке» длятся до глубокой ночи, так что не будет никаких затруднений с исполнением моей просьбы.
— Какова же ее причина?
Меньшин отрывисто рассмеялся.
— А я что, должен ее сообщать? Просто замечу, что если вы не согласитесь, то ни я, ни моя жена не появимся в ресторане. Вы уж постарайтесь! А вы согласны? Ну и чудненько!
Когда он вешал трубку, то ощущал одновременно и радость, и тревогу. Он начал рискованную игру и мог возбудить у них подозрения. Но он постарался, чтобы за действиями Эдгара никто не наблюдал. И теперь оставалось три опасных момента. Первый — что его попытки ни к чему не приведут. Второй — что на самом деле ему так и не удастся их одурачить. Третий… Сам дурачок Эдгар.
Их провели к столу, где сидело четверо мужчин, одним из которых был Торранс, и пять женщин во главе со светловолосой миссис Паттерсон. Мужчины встали. Женщины, перестав оживленно о чем-то болтать, принялись с любопытством их разглядывать.
Их лица были неестественно оживленными. Все девять, как женщины, так и мужчины, буквально излучали огромную энергию. Их столик привлекал к себе внимание всего зала. Обедающие за соседними столами исподтишка бросали на них любопытные взгляды.
Рядом с ними Меньшин ощущал себя скованным и вялым. Он уселся в одно из двух пустых кресел. Это было чисто физическое чувство. Морально же он чувствовал себя как никогда бодрым и решительным.
«Убедить Вирджинию, — подумал Меньшин, — что она не имеет ничего общего с этой бандой. Заняться сбором информации. И дать Эдгару время без всяких проблем проделать свое длинное, но скоротечное путешествие». Такими были его намерения.
Вся его надежда была сейчас на то, что у Эдгара осталось достаточно сил, чтобы устроить этим типам хорошенькую встряску.
Это его беспокоило. Когда он мысленно представил возможные исходы, в горле возник комок, и он с трудом заставил себя допить фруктовый коктейль. Именно Торанс ответил на его тщательно подготовленный вопрос:
— Нет, эдгары в наших центрах не являются «аккумуляторами» — они передатчики. Ключом к пониманию является слово «отрицательный». Всякий раз, когда кто-нибудь проходит мимо огромной стеклянной двери-окна, за которой дежурит Эдгар, к нему начинает течь от прохожего крошечный поток, но он не может воспользоваться им. Там, где раньше у Эдгара (как у меня и моей жены) располагались внутренние органы, теперь вставлены электронные импульсаторы, изготовленные большей частью из тантала. Вся разница в том, что Эдгар заряжен отрицательно. Мы же — ваша жена, я и все остальные, — положительно. Вам ясно?
Для Меньшина это было китайской грамотой. Но, главное, у него появилась возможность получить кое-какую информацию. Он задал новый вопрос. Торранс тут же ответил:
— Нас — включая вашу жену, — двести сорок три человека. Разумеется, — продолжал он, — речь идет только о тех, кто обладает реальной властью. Мы владеем громадным капиталом, на нас работают десятки тысяч людей, включая и наблюдателей за вами и вашей женой.
Торранс рассмеялся. Но Меньшин не находил в этом ничего смешного. Он попытался заставить себя сбросить нервное напряжение и расслабиться. «Сейчас имеет значение только то, что я сделал прошлой ночью», — попытался ободрить себя он. Ведь благодаря предпринятым им мерам предосторожности никто, абсолютно никто, не смог проследить за ним. В этом он был совершенно уверен.
Однако было ясно, что Торранс отводит ему в своем плане какую-то роль. И это несколько пугало Меньшина. Еще одно напоминание о том, насколько большим влиянием обладает эта группа людей.
Ошеломленный этой мыслью, он лишь теперь принялся разглядывать лица собравшихся за столом людей.
Сначала у него сложилось впечатление, что все четверо мужчин физически совершенны, а пять женщин — весьма привлекательны и грациозны. В некотором отношении так оно и было. Даже теперь, приглядевшись повнимательнее, он не мог отрицать того, что все девять держались с достоинством и уверенностью, что еще более подчеркивалось их строгой элегантной одеждой.
Но на этом вся их красота и ограничивалась — словно дорога, резко обрывавшаяся на пролете взорванного бомбой моста.
Их точеные лица были не более, чем застывшие маски, за которыми скрывалась безжалостность, нечеловеческая врожденная жестокость. Глаза их — голубые, серые и карие — обжигали холодом. Губы у всех были тонкими и плотно сжатыми.
Но господствующей и объединяющей их чертой, присутствующей в облике каждого, являлось высокомерие, необычайное и пугающее высокомерие.
Не было никаких сомнений — они действительно верили в свое всемогущество.