Раньше мы жили в Москве, в районе Мичуринского проспекта. Я ходила в школу, где мама преподавала. В этот дом мы приезжали редко, раза два в месяц. Мама рвалась за город, ей было очень хорошо на своем участке, густо заросшем кустами сирени и пузыреплодника. Если позволяла погода, она стаскивала с себя обувь и отправлялась гулять по траве. Не знаю, что она при этом чувствовала, но ее лицо выглядело умиротворенным и светлым. Со временем я тоже полюбила бывать на природе. Мне стало казаться, что в городе все как-то не по-настоящему, все искусственно и надуманно. Хотелось вырваться на воздух, вдохнуть его полной грудью, насколько хватит легких, и забыть обо всем на свете. Когда я была в десятом классе, мама решилась.
– Мила, – спросила она, – что ты думаешь о том, чтобы навсегда переехать на дачу?
– А школа?
– Я уже нашла для тебя отличный лицей неподалеку. Пешком, конечно, не дойдешь, но они вроде за дополнительную плату предоставляют автобус для учеников. Тебя будут забирать где-нибудь на полпути и привозить в то же место после занятий.
– А ты? Для тебя найдется работа?
– За меня не беспокойся, – сдержанно ответила она, – я уже документы подала в новую школу. И твои, кстати, тоже.
«Если ты все уже решила, зачем было меня спрашивать?» – подумала я, а вслух согласилась, что да, это хорошая идея.
Сейчас я нисколько не жалела о переезде. Обычное садовое товарищество превратилось в элитный коттеджный поселок, появились новые красивые дома вокруг, все приобрело более ухоженный вид. На въезде теперь появилась охрана, все дорожки на территории были заасфальтированы, у местных малышей появилась детская площадка. Все эти удобства, конечно, дороговато обходились, ведь ежемесячные членские взносы тоже выросли, но мы были довольны. Пять лет назад, когда мы с мамой покупали дачу почти за копейки, нам в голову не приходило, что земля в этом месте так вырастет в цене. Небольшой домик из клееного бруса, в котором мы жили, теперь стоил очень дорого, и осознавать это было приятно. А самое главное – мы жили за городом, вдали от сумасшедших магистралей и заводов, вдали от копоти, автомобильных выхлопов и шума.
Такая жизнь была по мне. Когда я решу уехать от матери и обрету свой собственный дом, в город все равно не вернусь.
Мысль о том, что придется оставить маму, огорчила меня, но я понимала, что это неизбежно. «Конечно, – рассуждала я, – буду ее навещать, помогать ей. В общем, не брошу, как отец».
Отец. Я вспомнила, что Роберт посоветовал мне встретиться с ним. Надо было позвонить ему, но сейчас мне нужен был сон – глубокий, безмятежный, долгий.
Я поднялась к себе в комнату и подошла к зеркалу. Картина оказалась нерадостной – волосы были взлохмачены, над левой бровью повис сгусток запекшейся крови, на лице красовались порезы и ссадины. Слава богу, ушла боль в груди, а это значило, что ребра остались целы.
«Сногсшибательно выгляжу, – подумала я. – Все меня хотят». Вспомнив свой первый поцелуй в лесу, я затрепетала. Прямо как в любовных романах: «Он ввел свою пылающую твердь в ее трепещущую плоть», – фыркнула я. «Так, спать, спать, спать! Только сначала обработать порезы».
Достав из шкафчика ватные диски и перекись водорода, я стала тщательно протирать раны и ссадины. В голове, не переставая, крутились обрывки из воспоминаний о сегодняшнем страшном и в то же время романтическом дне.
Я невольно вздохнула: первый поцелуй всегда представлялся мне несколько иначе. Воображение рисовало уютную гостиную с разожженным камином, горячий мятный чай на маленьком журнальном столике, пылающие свечи… За окнами – тихая снежная ночь, светит луна, в комнате тепло и уютно. Белая пушистая кошка в ногах, и я, спокойная, разнеженная, в объятьях любимого, дарю ему свои первые несмелые ласки. А в реальности я целовала в лесу человека, который из-за меня перебил кучу народу и открыто признавался в неистовом желании разорвать меня на куски, взять силой, сделать так, чтобы мне стало больно. Я понимала, что Роберт не поддастся сиюминутным порывам – он был сильным человеком, с твердым характером и железной волей. Такой мужчина никогда не сделает женщине больно даже в порыве страсти.
В романтическом настроении я почти забыла, какие странные вещи творились сегодня на поле. Обезглавленный труп татуированного на глазах превратился в горстку пепла, а от Роберта Стронга отлетали пули, выпущенные одновременно из всех стволов.
Я оставила эти мысли на потом, как Скарлетт О’Хара. А сейчас, проваливаясь в уютное тепло своей постели, предпочитала вспоминать только о нашем с Робертом поцелуе – страстном и нежном одновременно.
Сон пришел почти сразу. Ровный, глубокий, он исцелял мою душу и тело, не истязая навязчивыми кошмарами. Только под самое утро мне приснился Стронг. Он стоял напротив и смотрел на меня чистым, ясным взглядом. Я решила нарушить молчание, спросив: «Как тебя можно убить?» Он усмехнулся и произнес непонятное слово: «Телефраг». Я хотела переспросить, но мой собеседник исчез.