Миссия на Маврикий

Стивен поднял целый кусок черепа и держал его, разглядывая его внутреннюю поверхность с видом скромного триумфатора – а в это время публика с ужасом уставилась в разверстую дыру, в которой мистер Коттон вылавливал осколки щипцами из китового уса. Когда он ухватил и вытащил длинную иззубренную щепку на свет божий, раздался жуткий голос, тонкий, косноязычный, как с перепою, медленно выговаривающий слова, но тем не менее узнаваемый – голос самого Колли. Он звучал из-под свисающего скальпа: «Джо, передай мне этот долбанный бушлат, Джо.» В этот момент аудитория начала быстро уменьшаться, а вид у многих оставшихся стал ничуть не лучше, чем у самого Колли. Однако, они ожили, когда врач наложил на дыру серебряную крышку, закрепил ее, вернул скальп пациента на положенное ему место и наложил шов. Затем Стивен ополоснул руки в ведерке и приказал унести пациента вниз – по кораблю прокатился восхищенный гул, а Джек, выступив вперед, произнес:

– Кажется, я могу поздравить вас с отличным выполнением весьма тонкого маневра, джентльмены?

Доктора сдержанно ответили, что не сделали ничего особенного – любой знающий хирург сделал бы не хуже, и, в любом случае, добавили они с чистосердечием, которое бы повергло в шок бедного Колли, поздравлять еще не с чем, пока не разрешится кризис. Пока пациент не переживет кризис, говорить об успехе рано – а смерть может вызвать великое множество факторов.

– Я очень надеюсь, что он выживет, – Джек, не отрываясь, смотрел на удаляющихся врагов. – Колли – отличный моряк, надежный, с твердой рукой. С орудием своим управлялся – дай Бог каждому. И детишек у него полно, помнится.

Все это было абсолютной правдой: Том Колли, будучи в здравом уме, был ценным, хотя и драчливым, членом своего подразделения. Он сроднился с морем, мог легко управляться и с парусами и со штурвалом, а смотреть, как он танцует джигу, было одно удовольствие, так что корабль без него был бы уже не тот.

Но не только в этом была причина заинтересованности Джека – за перечисленными вполне осязаемыми факторами скрывались другие, которые доброжелательный наблюдатель назвал бы мистицизмом, а менее распложенный – диким суеверием. Джек бы ни за что никому не признался, но в душе он связывал выздоровление несчастного моряка с грядущим успехом всей своей кампании, и, судя по поведению «Эстри» и «Ифигении», Колли шел на поправку. Интересно, если бы широкий вымпел Гамелена развевался над «Эстри», а не над «Венус» – было бы поведение французов более решительным? Рискнули бы эти два фрегата броситься в бой, чтоб лишить его последних надежд – чего бы это им не стоило? Из того, что он узнал о французском коммодоре – сомнительно.

– Впечатляющий документ, – изрек губернатор Фаркьюхар, возвращая копию буллы Пия VII об отлучении Бонапарта, до сих пор необнародованную, но вполне действительную, подтвержденную епископской печатью. – Хотя некоторые выражения не вполне цицероновские, это одно из внушительнейших проклятий, какие я когда либо видел. Будь я католиком, мне бы было крайне неуютно оказаться рядом с проклятым. С епископом, полагаю, проблем не возникло?

Стивен улыбнулся, а Фаркьюхар продолжил:

– Ох уж эта ваша скрупулезность! В министерстве, полагаю, эта вещь бы очень пригодилась. Сделаем еще копию?

– Пусть министерство вас не заботит, дорогой сэр – отозвался Стивен. – Они отлично осведомлены о существовании этого документа – этот «секрет» давно не секрет. Но, как бы то ни было, мне нельзя раскрывать свой источник информации, и я обещал, что на Маврикии это увидят не более трех человек, а затем текст будет предан огню.

Стивен сложил полный проклятий лист и сунул его за пазуху. Фаркьюхар проводил его тоскливым взглядом, но лишь протянул:

– Ну-у, коль вы обещали... – после чего оба уставились на валяющиеся гранки, на которых были записаны темы для обсуждения.

Те, что касались Стивена, уже все были вычеркнуты, оставалась одна из списка Фаркьюхара, но, казалось, он не собирается ее поднимать. Он помолчал, рассмеялся и спросил: